Старообрядческие онлайн-лекции. Посвятим Воскресный день Богу!

1. Вступление.

В деревне Покровской усиленно работала коммунистическая ячейка: она организовала местных крестьян, собирала митинги, вела дела «просвещения» и т. п. В последнее время она повела борьбу с религией, стараясь внушить населению, что религия – тёмное суеверие, которого могут держаться только тёмные, безграмотные люди. В состав коммунистической ячейки входила преимущественно молодежь деревни. Для чтения докладов на устраиваемых ячейкой собраниях и вечерах приглашались ораторы и агитаторы из ближайшего города. О собраниях население извещалось посредством плакатов, вывешиваемых на дверях советских учреждений; иногда плакаты наклеивались и на церковных воротах. Жители деревни сначала охотно посещали всякого рода собрания и вечера: всем было интересно послушать приезжих ораторов. Говорили они горячо, возбуждённо и многообещающе, пророчили всему трудящемуся народу весьма заманчивую и прелестную жизнь. Но потом жители перестали интересоваться собраниями и выступающими на них докладчиками и ораторами, которые каждый раз повторяли одно и то же и всем надоели своим однообразием, при том же ни одно из их обещаний не осуществлялось. Жизнь становилась с каждым днём хуже и тяжелее.

Перед праздником Рождества Христова на церковных воротах появился огромный плакат, на котором большими красными буквами было написано, что 25-го декабря ст. ст. в местной школе состоится доклад приезжающего в деревню агитатора Матюнина на тему: ОТКУДА ПРОИЗОШЛА ВЕРА В БОГА, а после доклада последует беседа по этому вопросу. Такие же плакаты были наклеены на дверях школы и советских учреждений. Население заинтересовалось вопросом, особенно же интересовала беседа. Споры о чём бы то ни было крестьяне слушали охотно. Но кто же будет беседовать с Матюниным?

2. Деревенский апологет.

В трёх верстах от деревни жил на пасеке всей деревне известный мужичок, Демьян Лукич Кислый. По фамилии его, впрочем, никто не звал, все звали: «Демьян Лукич» или просто «Лукич». Он был ещё крепкий, нестарый человек. С молодости он ходил на каменные работы по большим городам, бывал в Варшаве, Одессе, Киеве, работал в обеих столицах. От природы он был весьма любознательным: сам выучился читать, писать и считать. В городах он присматривался к людям и к их жизни. Любил порасспросить своих знакомых о разных вещах. Книжек разных он прочитал немало и слыл среди своих товарищей за человека знающего. Жизнь в городах с её шумом, суетой и развратом ему не нравилась. Он всегда с радостью возвращался на зиму в родную деревню.

Лет десять назад он совсем перестал ходить на каменные работы, завёл себе пасеку и ею кормился. Он очень любил природу и по-детски умилялся перед ней, благоговея перед всяким созданием Божиим, будь это растение какое-либо, травка, цветок или животное, птица, насекомое. Во всем он видел премудрость Божию. Небо же со своими ярко сияющими звёздами всегда приводило его в восхищение. Он устроил себе на высоком дубе очень удобную кровать и, лёжа на ней, не смыкал иногда всю ночь глаз, вперив их в небесный свод, любуясь дивным зрелищем звёздного неба. Жители деревни относились к нему с уважением, называли его «мудрым человеком» и часто обращались к нему за разрешением разных вопросов. Любил он потолковать с ними о божественном. Он говорил толково, выразительно и убедительно. Его-то и решились просить крестьяне побеседовать о Боге с докладчиком Матюниным. Но Демьян Лукич отказывался исполнить их просьбу.

– Что я буду говорить с этими безбожниками? – отзывался он о коммунистах. – Они только насмехаться будут над нашей верой. Их мы не убедим. Видно, уже пришло такое время, когда беззаконие распространится по всей земле. Это, ведь, в Писании предсказано, – пояснял Демьян Лукич.

Но просители не отставали от него, указывали, что нужно защитить веру не ради этих безбожников, а чтобы предостеречь от соблазна верующих христиан. А то из них некоторые стали колебаться.

Долго они уговаривали Демьяна Лукича. Наконец, он дал слово придти на беседу, но оговорился, что может быть не вступит в собеседование.

– Кто их знает, что они будут там читать! Может быть, такое учёное, что мне и не понять. Писанию они не поверят, им разумом доказывай. А разум то у меня мужицкий, деревенский: что я буду им говорить?

– Бог вразумит, что сказать, – успокаивали его просители.

Демьяну Лукичу и самому хотелось послушать доклад: «Откуда произошла вера в Бога». Что скажут на это безбожники? Для него было бесспорно, что вера – дар Божий. Человек рождается и умирает с этим даром. Демьян Лукич не мог даже представить себе, чтобы разумный человек мог жить без Бога. Всех безбожников он считал. обманщиками: «они только притворяются, что не веруют в Бога, а в душе у них всё-таки тлеет эта вера. – И воздух бывает испорченным, пыльным, заражённым, но всё же он воздух, и без него не может быть ни одного дыхания. Как, в самом деле, будут доказывать безбожники, что нет Бога»?

Этот вопрос интриговал Демьяна Лукича, и он жаждал послушать их разъяснений. Ему очень хотелось порасспросить их – как это всё существует без Бога: весь мир, вся тварь, сам человек, – вся, как он выражался, «премудрость»? Если нет Бога, то кто же всё это создал? Откуда появилось небо, земля и весь свет? Он решил идти на беседу не с целью опровергать безбожников, а лишь ради любопытства; он интересовался послушать умных и учёных людей.

3. Перед диспутом.

На собрание он пришёл, когда там было уже полно народу. Всё помещение школьное было битком набито слушателями. Не было только докладчика и приехавших с ним товарищей. Но они скоро явились. Демьяна Лукича пропустили к переднему столу, около которого стояла кафедра для докладчика. Как докладчик, так и его товарищи были ещё совсем молодыми людьми, подростками. Начисто выбритый докладчик, Матюнин, выглядел даже мальчишкой. Это сразу разочаровало Демьяна Лукича. Он надеялся услышать людей пожилых умудрённых жизнью, насыщенных знаниями.

«А эти молокососы, что же они знают?! Они и мир-то Божий не рассмотрели, как следует, а берутся решать вопрос о Боге. О какой-нибудь козявке они толком рассказать не могут. Как же они дерзают говорить о Непостижимом Существе», – недоумевал Демьян Лукич и пристально разглядывал новых лиц. А в это время сотни глаз собравшейся публики были устремлены на него.

Все с любопытством ждали прений о вере. Одни заранее были уверены, что Демьян Лукич не сможет сказать ничего своим собеседникам: они люди образованные, учились в разных учебных заведениях, хорошо подготовились к тем вопросам, по которым они выступают с докладами по разным городам и селениям, а он человек неучёный, деревенский мужик, лесной житель. Он даже не разберётся в том, что они будут читать и говорить.

Другие же из публики взирали на Демьяна Лукича с упованием, как на человека толкового, рассудительного и умного. «Ничего, что он нигде не учился. Он от природы много знает, да и читал книг немало. Он этих скороспелых ребят одним каким-нибудь вопросом завяжет в мешок, и будут они там сидеть, как пойманные крысы».

Несколько взглядов бросил на Демьяна Лукича и докладчик. Матюнину заранее было сказано местными коммунистами, что на докладе его может выступить «всем известный в деревне Демьян», – так рекомендовали его коммунисты приезжему докладчику-агитатору. Для Матюнина было безразлично, кто выступит перед ним возражателем. Несмотря на свои молодые годы, он уже успел завоевать себе среди товарищей славу опытного докладчика и ловкого оратора. С докладами на объявленную тему, а также и по разным другим вопросам, он уже много раз выступал, и эти выступления превратились в привычное ремесло. Он начал свой доклад уверенно, с оттенком бахвальства и самомнения.

4. Доклад.

Доклад был обычного содержания. Матюнин доказывал, что первобытные люди создали религию под влиянием страха. Они приходили в ужас от таких явлений природы, как гром, молния, буря, землетрясения и думали, что их творит какая-то невидимая сила. Эту невидимую силу они и стали боготворить, признавать Богом и почитать, как хозяина и распорядителя всех этих явлений. «Вот откуда произошла религия, – восклицал докладчик, – из страха первобытных людей, из непонимания природы и её законов. По страху и невежеству люди сами выдумали богов». Матюнин делал много ссылок и указывал на верования диких людей: австралийцев, африканцев, полинезийцев, меланезийцев, микрозийцев и т. п. Перечислял он много дикарей. Так и срывались с его языка: перуанцы, мексиканцы, ирокезы, новозеландцы, веды, акки, готтентоты. Матюнин точно рисовался своими знаниями. Он хотел ошеломить слушателей своей «учёностью». И, действительно, он произвёл сильное впечатление на всю публику. Молодежь, заражённая атеизмом, ликовала и дружно и долго аплодировала докладчику. Верующие же люди носы повесили. Вся надежда их на Демьяна Лукича, если не совсем погибла, то в значительной степени понизилась, ослабела.

«В самом деле, – думали они, – что Демьян может сказать об этих многих народах. Он, чай, и не слышал про них. А учёные, вон что говорят, что этито народы и придумали Бога». Некоторые из почитателей Демьяна Лукича до того поколебались, что готовы были отойти от него. Другие же, стыдясь позора его провала, ушли даже с собрания, чтобы уж не позориться вместе с ним.

5. В перерыве.

По окончании доклада был объявлен перерыв на 10 минут, после которого последует беседа по поводу доклада.

Во время перерыва к Демьяну Лукичу подошли кое-кто из его близких. – Ну, как, Демьян Лукич, чувствуешь себя? – спрашивали они его. Чтонибудь скажешь им?

– Да как Бог вразумит, – ответил он смиренно.

– Уж очень мудрёно говорил он, – заметил один приятель. – Сколько этих самых народов на свете и какая вера у них! Страсть! Что тут, вот, ему скажем, когда он тебе всё как по пальцам выкладывает!

– Не пойти ли нам домой, Демьян Лукич? – обратился к нему самый задушевный, самый близкий приятель. Чего с ним связываться: засмеют только. Потом не будет проходу от этих стрекулистов.

– Посидим немного, послушаем, что они ещё будут говорить, – успокаивающе ответил Демьян Лукич. А сам подумал в это время: «какой народ нынче маловерный! Вот даже близкие люди готовы бежать, боятся насмешек. Да пускай себе смеются. Древние христиане не боялись даже мучений». Демьян Лукич при этом тяжело вздохнул. Это уж совсем привело в отчаяние его друзей. Они поспешили отойти от него и уселись в самых задних рядах.

Остальная публика, падкая на всякие потехи, ждала прений, как петушиного боя. Какой петух окажется сильнее и бойчей – красный или сизый – ей всё равно, лишь бы потешиться этим боем.

Демьян Лукич остался один у кафедры, которая возвышалась над ним, как судейский стол. Его мало трогали верования всех этих заморских племён. «Пускай веруют, как хотят, это их дело, нам за них не отвечать. Свою бы веру в Истинного Бога сохранить чистой и непорочной». По привычке он углубился в свои мысли о Боге. «Вся премудростию сотворил еси» неумолчно звучали в его голове эти слова псалмопевца, и мысли его так и летали, точно молния, по всем дивным творениям Божиим. Он и не заметил, как прошёл перерыв. Пробудил его от мыслей новый голос, раздавшийся с кафедры. Демьян Лукич поднял голову и увидел на кафедре нового человека. Это был председатель собрания, по фамилии Альтшуллер, прибывший в деревню вместе с докладчиком Матюниным.

6. Призыв к диспуту.

– Товарищи – обратился он к слушателям, – сейчас начнётся обмен мнений по поводу доклада. Желающих возражать докладчику или спросить его о чём-либо прошу пожаловать к кафедре.

Из многочисленной публики никто не отозвался на это приглашение. Молчал и Демьян Лукич. Альтшуллер снова предложил желающим высказаться. Но и на этот раз не нашлось желающих. Все направили свои взоры на Демьяна Лукича. А он молчал по-прежнему. Наконец, после третьего предложена Альтшуллера, кто-то крикнул из публики:

– Просим возражать Демьяна Лукича!

– Ах, вы будете возражать, – обратился к нему председатель, которому еще перед началом доклада товарищи указали на Демьяна Лукича, как на возражателя.

– Нет, – тихо ответил Демьян Лукич, – я не собирался возражать, но кое о чем хотел бы спросить.

– Погромче! – Погро-о-мче! – со всех сторон послышались голоса из публики. Она не расслышала слов Демьяна Лукича и думала, что он уже начал свои возражения.

– На кафедру! На ка-а-федру! – кричали из публики.

Но на кафедре появился не Демьян Лукич, а докладчик Матюнин. Альтшуллер же уселся за председательским столом. Демьян Лукич остался на своем месте.

7. Начало диспута.

– Вы хотите спросить что-то? – обратился к нему Матюнин с покровительственной любезностью, но на кафедру не пригласил.

– Вот, милый человек, что – заговорил Демьян Лукич, как-то неуверенно, откашливаясь и очень тихим голосом. Очевидно, он не привык к ораторским выступлениям перед публикой.

Публика же опять закричала:

– По-гро о-омче! На ка-а-афедру!!!

Матюнин пригласил Демьяна Лукича на эстраду (возвышение). Но на кафедре оставался сам. На возвышении Демьян Лукич стал виднее всем.

Новое место точно вдохновило его. Он выпрямился и снова откашлялся. Смотрел он уже бодро и уверенно. Публика затаила дыхание. Демьян Лукич на этот раз начал громче и отчётливее. Голос был у него звучный, приятный, и речь вполне грамотной. Чтение светских книжек с раннего детства выработало у него язык правильный и точный. Он только не привык говорить на «вы», всем говорил на «ты», в каком бы чину ни был его собеседник, но прибавляя к обращению; «милый» или «почтенный» или «дорогой».

– Много ты, милый человек, – обратился он к докладчику, – порассказал нам о разных народах и об их вере. Послушали мы тебя с удовольствием. Но только ты это ни к чему сказал, что Бога выдумали эти народы. Бог вечен и существовал ещё до сотворения мира.

– Вы откуда это знаете? – перебил его Матюнин, обращаясь к нему с изысканной вежливостью, не обижаясь на него за такое обращение на «ты».

– А вот подожди, скоро узнаешь.

Публика, жаждавшая услышать от Демьяна Лукича большую ораторскую речь, сейчас же выразила свое неудовольствие докладчику.

– Не-пе-ре-би-ва-ть! – кричали на задних рядах

– Дайте говорить Демьяну Лукичу! – кричали из других рядов.

Но Демьян Лукич не собирался говорить речь. Он решил только спрашивать «учёных» людей, как он величал приехавших товарищей.

– «Вся премудростию сотворил еси» – начал было Демьян Лукич словами Псалтыри. Но за спиной докладчика послышались насмешливые возгласы молодежи:

– От Писания пошел, – хихикал один товарищ. – Псалтырь читает, – смеялся другой.

Демьян Лукич немного приостановился, но сейчас же продолжал, повысив голос:

–Не от Писания я хочу спросить, а от жизни, от видимых дел Божьих. Вот у меня на пасеке есть пчёлки…

Товарищи опять засмеялись и опять перебили Демьяна Лукича.

– Понёс свою околесицу, – сказал один из них довольно громко. Но это не смутило Демьяна Лукича и он не бросил своих пчёл, а продолжал.

8. Первый вопрос. Пчёлы.

– Так вот эти пчёлки удивительную мудрость проявляют: строят себе такие правильные, да красивые ячейки, каких нам ни за что не сделать. Я где-то читал в ваших же книгах, что пчела может пристыдить своей работой даже учёного архитектора – так мудро она строит свои клеточки. А еще мудрее она собирает и кладёт мёд. Этого уж не могут сделать все учёные люди всего света. Так я думаю. Вот вы, дорогие мои, – обратился Д. Л. не к одному только докладчику, а ко всем товарищам, окружавшим Матюнина, – и разъясните мне: откуда взялась у пчёл такая мудрость? Кто их научил делать такие мудрые дела?

Матюнин сейчас же ответил :

– Нужно знать, что пчёлы обладают так называемым инстинктом.

Инстинкт и заставляете их делать эти, как вы выражаетесь, мудрые дела. Инстинкт действует бессознательно. Пчёлы не сознают, что они делают, их работа непонятна для них. И у человека есть такой же инстинкт. Вот, например, на вас кто-нибудь неожиданно набросился, вы сразу же поднимаете руки и даёте отпор. Это вы сделаете, не думая, не рассуждая, а сразу, как будто сами собой руки поднялись. Это заставила их делать особая сила, которая и называется инстинктом. Или, вот, ещё пример: вас вдруг осветило сильным светом и прямо в глаза – ваши глаза сейчас же прищурятся, и зрачок сделается меньше, уже. Это сделалось без вашей воли, без вашего разума, а само собой. Вы даже, если бы и захотели, иначе не можете сделать: глаз всё равно сузится, он сам себя защищает от острого, нестерпимого света.

Вот это и есть инстинкт. Конечно, глаз сам не понимает, что делает. У него, ведь, и разума нет, но делает он всё же полезное для себя, целесообразно, как выражаются ученые, т. е. достигает хорошей цели: глаз этим защищает себя от режущего света, иначе он испортился бы. Вот, и пчёлы работают также по инстинкту, не понимая и не соображая, но с пользой для себя.

Поняли теперь, в чём тут дело? – обратился докладчик к Д. Л.

Молодёжь была очень довольна разъяснением Матюнина, который говорил так понятно и точно учил этого мужика, как учат в школе малых ребятишек. Товарищи коммунисты с подобострастием взирали на докладчика, как на очень сведущего и учёного человека, которому ничего не стоит разрешить какие угодно вопросы, а не то что какой-то там пустой вопрос о пчёлах. А на разговор Матюнина с Д. Л. смотрели, как на игру кота с мышью. Но скоро они убедились, что собеседник Матюнина, хотя и простой мужик, не учёный, но с мышью сравнивать его ошибочно. Он скорее кот, ловкий, хитрый, который, того и смотри, придушит самого Матюнина, как мышь.

На вопрос докладчика: понял ли он эти разъяснения, Д. Л.ответил внушительно и наставительно:

9. Первые затруднения докладчика.

– Я-то понял, что вы разъяснили, но вы-то, вот, не поняли, что я спрашивал. Пускай пчёлы действовали по инстинкту. Это так. Но откуда же у них явилась мудрость так делать? Кто научил их этому? Кто и когда дал им эту мудрость? Вот, о чём я спрашиваю. Поняли ли вы теперь? – в свою очередь спросил он докладчика.

Матюнин и теперь ответил гладко, бойко, без запинки, словно готовое читал по книжке:

– Прекрасно понял я и в первый раз ваш вопрос. Я только не закончил свою речь. Вам теперь уже понятно, что пчёлы работают по инстинкту, бессознательно. Остается объяснить только: откуда взялся у пчёл такой мудрый инстинкт? Как создался? Он создался привычкой. Инстинкт, это привычка. Мы, например, привыкли с детства ходить ногами, у каждого есть своя походка, и теперь мы уже не обдумываем, как ступать, нога сама уже это делает по привычке, по инстинкту. И таких привычек у нас много, которых мы даже не замечаем. Вот например, когда мы пишем, мы уже не следим за тем, как выводить буквы: сама рука выводит их по навыку; мы только за одними мыслями следим, а буквы выписываются как будто сами, без нашего внимания к ним. Такие, вот, привычки имеются и у животных. Они выработались многими годами, тысячами лет. Пчёлы выработали свои инстинкты в течение долгого времени. Теперь должно быть для Вас ясно: откуда взялся у пчёл инстинкт, кто дал им эту поразительную мудрость строить свои гнёзда и класть в них мёд.

Привычка всё объясняет.

И это объяснение докладчика привело в восхищение молодых людей. Нужно отдать ему честь, он умел говорить ясно, отчётливо – примерами и подобиями. Такая речь убеждала и покоряла. Но её легко разбивали немудрёные вопросы простого мужика Демьяна.

– Стало быть, – задал он Матюнину вопрос, – пчёлы тысячи лет назад были умнее и ученее даже теперешних архитекторов и всех других учёных людей?

– Как так? – изумился докладчик. Но изумление его было напускным, притворным. Он сразу же понял из вопроса своего собеседника, что попал впросак, из которого ему теперь не выбраться.

– Вот как! – отвечал Д. Л. – Наши учёные и теперь не могут сделать такую мудрёную работу, какую делают пчёлы: им ни за что не собрать мёд с цветочков и травок, а пчёлы это делают легко. А я читал когда-то (у меня, ведь, пчельник свой, – пояснил он, я поэтому читал разные книжки по пчеловодству), что пчёлы прибавляют к мёду 25 % воды и немного какогото противогнилостного вещества. Делают это они для того, чтобы предохранить мед от брожения. Вот, ведь, они какую ещё мудрость знают. Они мудрее всех нас. И к этой мудрости они привыкли, как вы говорите, ещё тысячи лет назад. Мы, вот, и теперь ещё не знаем того, что знают пчёлы: а они, вишь, как давно это постигли – тысячи лет назад. Так скажи же, пожалуйста, дорогой мой, откуда у них мудрость сия? Кто их научил ей? Мы, вот, и писать-то не можем выучиться сами, нас этому учат, да даже и ходить учат нас. Ну, а пчёл, кто научил такой мудрости, которой не могут постичь даже учёные?

Понятны и отчетливы были разъяснения докладчика, но вопрос Д. Л. был ещё отчетливее и понятнее. Он поставил Матюнина прямо-таки в безвыходное положение. Тот не знал, что отвечать своему совопроснику. Замешательство его было всем очевидно. Председатель попробовал было его выручить.

– Вы говорите по вопросу доклада, – заявил Альтшуллер Д. Л.-чу, – а не о пчёлах. Откуда произошла вера в Бога? Вот тема доклада, а вы о пчёлах завели речь. Как председатель собрания, я не могу допустить обсуждение посторонних вопросов, не относящихся к докладу.

Говорил это председатель для того, чтобы сорвать вопрос Д. Л. Но это ему не удалось. Публика, как ни была сера по своему деревенскому составу, отлично поняла, к чему ведут вопросы Лукича. После заявления председателя она заволновалась, загудела, как пчелиный рой; то и дело слышались возгласы:

– Дайте Демьяну Лукичу говорить!

– Он правильно поставил вопрос! По докладу!

– Пчёлы укажут вам, откуда произошла вера в Бога!

– Отвечайте на вопрос! Отвечай-те! Всё настойчивее и смелее раздавались голоса из публики.

– Ай, да Демьян, – восхищались им некоторые из слушателей, – вот тебе и пчёлы! Вот тебе и неучёный мужик!

– Я, ведь, говорил, что он посадит их в мешок, – вот и посадил, – заметил один из почитателей Д. Л-а.

Хитрый мужик, говорили и в среде молодых товарищей и недоумевали, почему вопрос его оказался не под силу их кумиру Матюнину.

10. Дарвинизм.

Матюнин же тем временем соображал, что ответить на поставленный вопрос. Он много читал книг об инстинктах и ему казалось в них так всё ясно и просто. Он поэтому сам и не задумывался над этим вопросом. Теперь же его заставил простой мужик призадуматься! «Что, в самом деле, ответить ему? Если сказать, природа научила, этот мужик по-видимому, очень развитой, может спросить: а почему она не научила человека этой мудрости? Опять безвыходное положение. Что же делать? Отвечать чтонибудь нужно. Не удирать же с кафедры». И он ответил:

– В науке существует особая теория, носящая название «дарвинизма», – начал Матюнин несколько свысока. Теория – это не русское слово, – объяснил он, – по нашему значит учение. Дарвинизмом же она называется по имени одного учёного, которого звали Дарвин. Этот учёный доказал, что в мире всё развивается, совершенствуется. Творится с природой так называемая эволюция, т. е., развитие. Миллионы лет назад и животные и растения были иными, не такими развитыми, какими мы их видим теперь. Такими они сделались постепенно. В природе постоянно совершается отбор: слабое, неприспособленное погибает, а здоровое, сильное, приспособленное живёт, развивается, укрепляется. Идёт всюду борьба за существование. Она и делает этот отбор. Посмотрите, например, что делают скотоводы: они скрещивают разные породы лошадей, коров, свиней, овец и затем отделяют лучших из них и выращивают новую породу животных. Это вот и называется отбором. То же делают садовники и огородники с растениями: они делают разного рода прививки к деревьям, отбирают лучшие сорта цветов и плодов. Снова делают прививки к деревьям и таким образом создают новые сорта растений, цветов, овощей, фруктов. Новые изобретения или усовершенствования передаются по наследству; обратите внимание на людей, как сыновья похожи на своих родителей, отца и мать: и по лицу, и по росту, и по характеру, и по привычкам. Всё это передается через рождение. То же произошло и с пчёлами: путём эволюции, т. е. развития, путём отбора они достигли такого совершенства. Вот, откуда взялась у них, как вы выражаетесь, мудрость.

Этот ответ Матюнина показался коммунистической молодежи вполне удовлетворительным и основательным, и она наградила докладчика аплодисментами.

– Вопрос исчерпан, – с некоторой торжественностью заявил председатель.

Но Д. Л. и не думал бросать свой вопрос. Не обращая внимания ни на ликования молодых людей, ни на заявление председателя, он снова обратился к докладчику:

– Хорошо ты. милый мой, указал на скотоводов и огородников. Мудрёные они дела делают. В городе у меня есть хороший знакомый садовник. Показывал он мне свои прививки. Просто умом не могу понять, как это у него всё выходит мудро, как чудо: каких только он не производит сортов растений, цветов, плодов. Дело это, – говорит – всё-таки трудное: нужно много знать, большую иметь практику, сноровку, наблюдение. И не всякому это даётся, да не всегда удаётся и этому садовнику. Много он разнообразит цвет роз. Я у него спросил: можешь ли произвести какой цвет из крапивы или из репы вырастить картошку? А он мне в ответ: что ты, говорит, дурак, спрашиваешь. Этого никто не может сделать. У каждого животного есть свои законы, и их никто не может изменить. Вот, говорит, посмотри, что делает столяр с деревом: распилит его, расколет, вытешет, смотришь, сработал скамейку или стол, но деревянные; понимаешь, говорит, деревянные, а не железные или каменные. А из железа никто никогда не сделает деревянную вещь. Такие уже законы в природе. Вот видишь, – говорит, –засохшее дерево: сколько бы к нему ни прививать ростков, ничего не выйдет. Собери, – говорит, самых умных садовников со всего света, и они ничего с ним не сделают, хоть бы миллионы лет возились. А отчего это? А оттого, – говорит, – что в засохшем дереве нет жизни, нет уже законов, всё погибло.

– Да Вы ближе к делу говорите, – перебил председатель, – говорите по докладу.

– Я по докладу и говорю, – ответил Д. Л. и твердо держался за нить своих мыслей, которые именно доклад и разъясняли.

– Так вот, дорогой мой, – обратился Лукич к докладчику и подвинулся ближе к кафедре, – ты мне и разъясни: садовник производит сорта растений, скотовод – породы животных. А кто же пчёл научил строить соты и производить мёд? Какой садовник или пчеловод? Вот на этот вопрос я не добьюсь от тебя никак ответа.

«Вот неотвязчивый мужик», – подумал председатель, но смолчал. Не спешил отвечать и докладчик. Поэтому Демьян Лукич продолжал свою речь.

– И растение привить дело очень трудное и требует больших знаний и большого ума. А уж пчёл научить – тут уж даже вообразить себе нельзя, какой нужен ум. Не скрой же ты, почтенный, пчелиного учителя, скажи нам: кто это такой научил пчелу великой мудрости?

11. Природа.

– Да я уже ответил на этот вопрос, – с оттенком раздражения сказал Матюнин, – сама природа есть великий учитель жизни: она производит, она учит, она отбор делает. Всё она делает.

– Ну, вот, и спаси тебя, Господи, за твой ответ, – сказал Демьян Лукич и приостановился, точно обдумывая, о чём дальше спрашивать.

Коммунисты рассмеялись. «И чего пристал со своими пчёлами! Дурак, право, дурак», –говорили они между собой и смотрели на Лукича даже с некоторым сожалением. И председатель просиял, полагая, что этот «неотвязчивый мужик» удовлетворился ответом докладчика и уже больше не станет жалить его своими пчёлами. Но Альтшуллер горько ошибся в этом. Для Д. Л. тут только и начинались важные вопросы, а пчёлы были только подходом к ним, как бы лестницей ведущей в заповедный дом.

Подумав с минуту, Д. Л. спросил докладчика:

– А что такое природа?

– Природа всё, что мы видим и всё, что существует, – ответил докладчик. – Небо и звёзды, моря и земля, и растения, и весь животный мир – всё это природа.

– Теперь ты вот мне и разъясни, – попросил Лукич,– кто же, вот, из них, какая именно природа научила пчёлок такой великой мудрости, до которой даже весь учёный мир ещё не дошёл, несмотря на все науки: может, солнце научило или моря? А может, кто из животных? Известно, ведь, что и сто дураков не сумеют одного человека сделать умным; умный же и один всех сто дураков может просветить и научить. Какое же умное существо научило пчёлок уму-разуму?

– Опять за своих пчёлок принялся, – сказал кто-то сердито среди молодежи-коммунистов, толпившихся на возвышении позади докладчика. Но уже смеха не было. По-видимому, и эти недалекие и малорассудительные товарищи начали понимать, что вопрос о пчёлах не шуточный и что он, действительно, является прямым ответом на прочитанный доклад по вопросу: ОТКУДА ПРОИЗОШЛА ВЕРА В БОГА. Публика же слушала развёртывавшиеся прения с живым и напряжённым вниманием.

– Я уж разъяснил, что пчёлы делают не по разуму, а по инстинкту, – ответил Матюнин уклончиво. – У них нет сознания и воли. Всё они делают бессознательно и безвольно.

– Это ещё дивнее, – заметил Д. Л. – Легко научить чему-нибудь человека, у которого есть разум и язык. А, вот, попробуйте корову или лошадь научить читать или писать. Это было бы большим чудом. А еще большее чудо: научить маленьких насекомых-пчёлок делать такие дивные дела, каких не могут делать разумные люди, даже самые учёные из них. Скажите же, наконец, кто же это чудо совершил. Кто этот учитель, который даже неразумных и бессознательных насекомых заставил делать чудные и мудрые дела? Кто? Отвечайте!!

Д. Л. произнёс эти слова настойчиво, с повышением голоса и почти требовательно. Он чувствовал за собой победу и в его душе звучал уже молитвенный голос псалмопевца: «Научу беззаконные путем Твоим и нечестием к Тебе обратятся». Матюнин же чувствовал себя скверно, точно в западне. Последовательными и настойчивыми вопросами своего собеседника он был припёрт к стене и находился совершенно в безвыходном положении. Он ясно видел, что этот неучёный мужик так ловко подвёл его к Богу. И он не знал, что же именно ответить ему на поставленный так ясно и так прямо вопрос. Смешно сказать, что солнце или звёзды научили пчёл: ни солнце, ни звёзды не имеют разума. Ещё смешнее сказать, что растения или животные научили пчёл, когда даже всё разумное человечество не может этого сделать. Кто же, в самом деле, научил пчёл дивным и даже непостижимым делам? Как ответить на этот вопрос? Матюнина даже бросило в пот и он жадно глотал воду. Напускная его изысканность совсем пропала: он готов был растерзать этого несносного мужика, который так сконфузил его перед товарищами и перед всей публикой. Товарищи тоже чувствовали себя неловко. Некоторые из них поспешили даже уйти с возвышения и стать подальше от него. Даже председатель готов был улизнуть куда-нибудь. Но сделать это не позволяла председательская обязанность и ответственность. И сорвать вопрос было нельзя: всем было слишком даже ясно, что вопрос Д. Л. прямо относился к докладу и устранить собеседника нельзя было ничем. Председатель всё же придумал, как выручить докладчика. Он объявил перерыв на четверть часа.

12. Перерыв.

Зашумела и заволновалась публика, как море в бурную погоду. В её глазах Д. Л. вырос в героя, в победителя. Красного петуха он совсем заклевал. Но не все смотрели на эту беседу, как на петушиный бой. Многих слушателей глубоко волновал вопрос о вере в Бога. Он был для них вопросом жизни. Д. Л. своим удачным выступлением успокоил их, утешил их, точно полил маслом на больные раны. Они сейчас же окружили Д. Л. и начали изливать перед ним свои радостные и благодарные чувства. В противном же лагере были уныние и распря. У многих коммунистов атеизм был не продуманный, а налётный, точно пыль на одежде, его легко было сдуть. И вопрос Лукича для них оказался спасительным ветром, сдувающим эту пыль. До сих пор они даже не думали над вопросами о Боге. Приехали в деревню новые люди-товарищи, смело объявили, что Бога нет, что Его выдумали тёмные, первобытные люди, и молодая, наивная, увлекающаяся молодежь поверила этому необдуманно и суеверно. Ей даже казалось, что она вместе с этой безбожной верой приобрела какое-то ценное знание, которое поставило её выше всех верующих людей и придало блеск людей просвещённых, культурных. Теперь же многие из них увидели, что с принятием атеистической веры они стали невежественнее и глупее. Некоторые из них, которых ещё не отравил яд безбожия, туг же решили бросить эту глупую веру – безбожие. В них сохранилось еще столько смелости и искренности, что они не постеснялись заявить своим товарищам, что Матюнин провалился, несмотря на свою «учёность», и что простой, неучёный мужик доказал ему, как дважды два, что Бог существует.

– Ничего он не доказал, – возражали из тех товарищей, которым безбожие успело уже ослепить очи и отравить сознание. – Пчёлы, как пчёлы, – вот и всё! К Богу тут никакого отношения нет.

– Как нет! – Волновались неотравленные. – Кто же дал им разум, как не Бог? Кто создал их, как не Творец? Не пчеловод же, в самом деле, или садовник!

– Посмотрим ещё, что ответит товарищ Матюнин, – успокаивающе отвечали отравленные товарищи.

13. Безбожие – глупая вера.

Между тем Матюнин сидел в учительской комнате и ломал себе голову над вопросом Д. Л. Помогал ему в этом и председатель. Перелистывали они разные коммунистические брошюры, рылись и в толстых книгах. Но ничего в ответ не находили.

– Что же ему ответить? – с беспокойством и безнадёжностью спросил Матюнин Альтшуллера.

– Да скажи опять, – посоветовал тот, – что природа создала пчёл, напусти какого-нибудь тумана, пускай разбирается.

– Уж очень он смекалистый мужик и к тому же упорный; так и гнёт свою линию. Я ему инстинкт, а он опять: кто его дал? Я ему эволюцию, а он снова своё: кто её создал? Я ему природу, а он опять: кто же именно из природы научил пчёл? Вот, тут и изворачивайся. Стоит на своём и только. Никакими туманами его не проведёшь.

Перерыв давно уже прошёл, а эти культурные атеисты всё ещё не придумали, что ответить на вопрос неучёного деревенского мужика. Публика начала уже шуметь, нетерпеливо требуя возобновления беседы.

– Ну, пойдём уже. Мы и так сильно запаздываем, – сказал Альтшуллер. – Аппетит приходит во время еды. И ответ придет во время речи.

И они пошли в зал, где их ждала публика, разместившаяся уже по местам. На возвышении находился один лишь Д. Л. Все товарищи покинули места на эстраде и уселись в задних рядах в разных углах зала. Как только Матюнин появился у кафедры, публика, дотоле шумевшая и волновавшаяся, сразу смолкла, точно замерла.

ПОСЛЕ ПЕРЕРЫВА.

14. Туманы безбожников.

– Вопрос Д-а Л-ча, – начал докладчик с обычной у него вежливостью – представляет большой научный интерес. Это не религиозный вопрос, а вопрос естествоведения, или, говоря. прямее вопрос физики.

Демьян Лукич насторожился, слушая речь докладчика, ловя каждое его слово, чтобы не дать провести себя. Матюнин продолжал:

– Пчёлы, о которых спрашивает мой собеседник, относятся к естествоведению; но силы, заставляющие их работать, – физического свойства. Я уже ответил, что природа научила их мудрости. Этот ответ не удовлетворил моего собеседника, но лишь потому, что он имеет, повидимому, неверные понятия или представления о сущности природы. Учёные люди иначе смотрят на природу, чем простые люди, малознающие. Наука признаёт, что природа состоит не из видимого только вещества или материи, но и из многих, заключающихся в материи, сил. Вот, например, перед нами простой камень. Неучёный человек видит в нём одно лишь мёртвое вещество. Учёный же скажет, что этот камень заключает в себе потенциальную энергию, т. е, скрытую силу. Не совсем будет точно называть энергию силой, ибо сила и энергия, не одно и то же самое. Но мы будем называть её так для упрощённости. Эта потенциальная сила может быть превращена в кинетическую, т.е. действующую, двигающую, толкающую. Она может произвести ещё тепловую энергию. Ударьте сильно один камень о другой и сейчас же пощупайте их, они окажутся тёплыми. Иногда даже искры вылетают из камня. Вот, видите, сколько разных сил скрывается в одном только камне, в простом, мёртвом веществе. Силы эти невидимы, скрыты, но они есть, существуют: от них происходит движение, теплота, свет. Есть в природе сила притяжения или тяготения. Камень падает на землю не потому, что он тяжёлый, а потому, что его притягивает особая сила. Посмотрите на небо: там помещается солнце, луна, планеты, звёзды. На чём они держатся? Никаких ведь подпорок у них нет. Да они ещё совершают путешествие и не падают, даже не сбиваются со своей дороги. Ходят так правильно и так точно, что астрономы могут за много лет вперёд предсказать, в какой день, час и даже минуты произойдёт затмение солнца или луны, или появление какой-нибудь кометы. На чём же держатся все те планеты и звёзды? Кто их ведёт такой совершенной дорогой? Учёные выяснили, что есть в мире особая сила притяжения: каждая планета обладает такой силой и притягивает к себе другие планеты. Потому они не падают в пропасть, а имеют правильный ход. Для выяснения возьмём такой примерь: два человека становятся на одну палку над пропастью. Один бы не устоял на ней, пошатнулся бы и упал. Но если двое станут, и один будет тянуть другого в одну сторону – к себе, а другой в другую – к себе, то они не упадут в пропасть. Нужно только, чтобы они притягивали друг друга вполне равномерно, тогда они будут даже неподвижны. Их будет держать вот эта сила взаимного притяжения. Силу эту нельзя ни видеть, ни слышать, ни осязать, ни обонять. Но она несомненно существует. Это для учёных людей так бесспорно, как бесспорно самое существование наше. Безграмотные же, тёмные люди этого не знают, да и не поймут они этого.

Речь Матюнина, изложенная так просто и ясно, производила впечатление: товарищи коммунисты приободрились, у них явилась, уверенность, что докладчик справится с этим мужиком, ответит ему основательно, по учёному, на его вопросы. Некоторые из них снова поместились на эстраде (возвышении) около докладчика. Демьян же Лукич все напряжённее слушал речь Матюнина, а тот продолжал:

– Во вселенной весьма много таинственных и непостижимых сил. Вы, вероятно, знаете, что существует магнит: простой кусок железа (железняк) притягивает к себе разные металлы и разные вещи. Магнитная стрелка всегда тянется одним концом к северу – таково её свойство. Но что это за сила – магнит, никто не знает, природа её неизвестна. Неизвестна природа и другой таинственной силы – электричества. Оно, как вы знаете, даёт и свет, и теплоту, и движение. Но что такое электричество – мы не знаем, оно невидимо; мы видим не самое электричество, а лишь раскалённую им тоненькую, как волосок, проволочку. Самое же электричество непостижимо. Это – таинственная, загадочная сила. Все эти, отмеченные мною, невидимые, таинственные и непостижимые силы проявляют себя, главным образом, в так называемой мёртвой природе. Но ещё больше тайн и неразрешимых загадок существует в живой природе. К числу таких загадок принадлежит и инстинкт пчёл. Какая-то таинственная, непостижимая сила действует в этом инстинкте. Её нельзя видеть, нельзя даже познать. Но она несомненно существует. Вот, эта сила и есть тот учитель пчёл, о котором вы спрашиваете, – обратился докладчик к Д. Л. и на этом кончил свою речь.

15. Невидимые и неизвестные силы в природе.

Демьяну Лукичу этот ответ был по душе. Все свои вопросы о пчёлах он ставил для того, чтобы привести докладчика именно к такому ответу. Он сейчас же стал благодарить Матюнина за его разъяснения о силах.

– Спаси тебя Господи, милый ты мой, за твои умные пояснения. Сразу видно, что ты человек умственный и рассудительный. А то как-то пришли ко мне два товарища и завели спор со мной о Боге, о природе и о другом. Твердят себе одно: ничего в мире нет, кроме природы и только. Никаких таких тайн, непостижимых сил. Одна только – говорят – материя существует и больше ничего; вывели меня даже из терпения: я назвал их дураками и прекратил с ними разговор. Дурака, ведь, ни в чём не убедишь, напрасно только время потратишь. А вот ты, учёный человек и с тобой, почтенный мой, приятно побеседовать. Ты вот ещё мне поясни насчет пчелиного учителя, который выучил их такой мудрости. Ведь это же не электричество их научило строить соты и готовить мёд? Как ты думаешь?

– Конечно, нет.

– И не магнит? Так какая же сила научила их таким дивным делам? – Неизвестно, – ответил Матюнин неохотно и пояснил, – наука не знает природы этой силы. Это остаётся пока загадкой.

– Но, всё-таки, это сила разумная? Зрячая или слепая? Толковая? Как ты, почтенный, думаешь?

– Да ничего неизвестно о ней, – с неудовольствием ответил Матюнин. – Решительно ничего нельзя сказать о ней. Этот вопрос в науке ещё не выяснен.

Такой ответ, конечно, не удовлетворил Д. Л-ча. Он решил начисто вывести этого атеиста. Он вывел его на просторную дорогу непонятными вопросами о пчёлах. Вопрос же о таинственной силе, научившей пчёл мудрости, был уже совсем лёгким и ясным, понятным даже и малорассудительной публике. С ним уже не мог расстаться Д. Л., чтобы не довести его до конца. В разъяснение его он привёл такой пример: – Представим себе, что мы достали какую-нибудь книгу и начали читать. Содержание её оказалось очень глубоким, разумным и столь мудрым, что разгадать её нам было бы не под силу. Что тогда заключили бы об её составителе – кто он такой?

Матюнин понял к чему ведёт сей вопрос. Но отступать ему было уже некуда и он вынужден был ответить:

– Конечно, мы признали бы, что эту книгу составил какой-нибудь великий учёный или гениальный писатель.

– Ну, вот, видите, к чему нас привела бы книга, – наставительно заметил Д. Л.– никто бы, ведь, и не подумал, что её составил слон, потому что он самое большое животное или лев, потому что он самый сильный зверь. Все бы сказали, что учёная книга составлена учёным человеком, что разумное и мудрое дело сделано разумным и мудрым существом. Это так ясно, как солнышко.

– Вот, ведь, к чему ведёт Лукич! – кто-то заметил в публике.

– Теперь и слепому видать, куда он вывел этого Матюху, – ответил другой голос. А Лукич приводил все новые примеры – ясные, убедительные. – Или вот мы попали бы с тобой, дорогой ты мой, в город и увидели бы там великолепный дом дивной архитектуры. Ведь мы сейчас же бы заключили, что этот дом возвёл какой-нибудь знаменитый архитектор. Не так ли, почтенный мой?

Матюнину осталось только соглашаться.

– Сам дом не мог создаться, – пояснил Д. Л. и продолжал:

– Или вот мы попали на какую-нибудь фабрику или завод и увидели бы там огромную, сложную, диковинную машину. Всякий, в ком есть разум, сказал бы, что эту машину мог устроить не глупец и не слепец, а человек зрячий и весьма разумный.

– Ведь так, милый мой? – снова обратился Лукич к докладчику.

16. Путь и Богу.

А тот стоял на кафедре, точно ощипанный петух. Куда девалась его прежняя прыть и самодовольство, словно ветром их сдуло. Он, как покорная лошадь на поводу, шёл уже по следам Демьяна Лукича. А этот вёл его всё дальше и дальше от безбожия, всё ближе и ближе к Богу. – Вот и мудрость пчёлки принуждает нас признать, что её создал и научил мудрому делу не слепец какой-нибудь и не глупец, а кто-то весьма разумный, всезнающий. Ведь ты только подумай, дорогой мой, какие мудрые вещи знает пчела. Она подбавляет к мёду какое-то вещество, которое предохраняет мёд от окисления и порчи. Кто же мог научить этому пчёлку? Сам ты говоришь, что она делает это бессознательно, значит, чужим умом и чужой волей. Кто же это за неё думает? Да ещё как думает. Чтобы подбавлять к меду противогнилостное вещество, нужно не только отыскать его в природе, но нужно знать его свойства. А как пчела могла это узнать? Доктора всю жизнь учатся, чем лечить всякие болезни и то не могли бы так просто найти это средство. А пчёлка, не рассуждая, сразу находит его. Вот, ведь мудрость какая! Кто же это ей указал, да так указал, что она берёт его безошибочно? Очевидно, Тот, Кто знает свойства всех вещей, Кто может и маленькое насекомое, малую ничтожную козявочку, сделать такой мудрой, что делам её удивляются все учёные, Тот, Кому повинуется вся природа, Кто дал ей силы и законы. Не так ли, милый мой?

– снова обратился Д Л. к Матюнину.

– Так кто же это такой? – в свою очередь спросил докладчик. – Всемогущий Бог, – торжественно, с молитвенным благоговением произнёс Д. Л. Он «вся премудростию сотворил есть» (Псал. 103).

– Каждый может думать по-своему, – возразил на это Матюнин.

– Ну, скажи, милый мой, как ты думаешь: кто же научил пчёлку таким мудрым делам?

– Я уже сказал. Вопрос исчерпан! – сердито и хмуро ответил Матюнин. – А по докладу вы ничего не можете сказать? – вмешался председатель, обращаясь к Д. Л. Но тот, не обратив внимания на это, продолжал говорить докладчику:

– Ты же, милый мой, сказал, что по книге мы узнаём, что её составил ученый человек, а по машине, что её устроил какой-нибудь знаменитый техник. А ведь пчела с своими делами куда мудрее всяких книг и дивнее всех машин. Значит, её научило Существо высшее всех тварей, разумнейшее всех людей, всех учёных и профессоров всего света. Ведь так, милый человек? – снова обратился к Матюнину Д. Л.

17. Ответ о дикарях.

Матюнин молчал. Он о чём-то размышлял и так сосредоточенно, углублённо, что едва ли он заметил обращение к нему Демьяна Лукича. – Да вы по докладу говорите, – снова вмешался председатель. – Вам разъяснено было, что вера в Бога возникла у дикарей вследствие их невежества. Вы, вот по этому вопросу должны говорить, иначе я не разрешу вам говорить, – настойчиво заявил Альтшуллер.

Публика зашумела и требовала предоставить Д-ну Л-чу продолжать свою речь.

– На вопрос отвечайте! – кричали из публики.

– Что молчите! Кто пчёл создал?

Но эти крики слушателей не подействовали на председателя. Он настойчиво требовал, чтобы Д. Л. говорил о том, как возникла вера в Бога у первобытных людей.

– В противном случае я закрою собрание! – пригрозил он.

– Я, собственно, по докладу и говорю, – спокойно ответил Д. Л. и достал из-за пазухи Библию. – Вот я вам сейчас прочту из Божественного Писания обо всех этих дикарях.

Публика затаила дыхание и слушала с напряжённым вниманием. Коммунисты уже не засмеялись, что Д. Л. начал от Писания. Одни из них ушли с собрания, увидев полный провал докладчика, другие же притаились в публике с любопытством дожидаясь, чем кончится беседа Д. Л. с «учёными вождями коммунизма».

– Премудрый Соломон пишет, – начал читать Д. Л. из его книги «Премудрости»:

«Подлинно суетны по природе все люди, у которых не было ведения о Боге, которые из видимых совершенств не могли познать Сущего и, взирая на дела, не познали Виновника».

– Вот так и вы – пояснил Д. Л., – обращаясь к председателю. – Видите премудрые создания Божии, а Самого-то Создателя не признаёте. Чем же вы лучше этих брушменов и тенетов?

– Бушменов и готтентотов, – поправил Д. Л-ча Альтшуллер с самодовольной улыбкой на лице.

«А почитали за богов, правящих миром, – продолжал читать Д. Л., – или огонь, или ветер, или движущийся воздух, или звёздный круг, или бурную воду, или небесные светила. Если пленяясь их красотой, они почитали их за богов, то должны были бы познать, сколько лучше их Господь: ибо Он, Виновник красоты, создал их. А если удивлялись силе и действию их, то должны были бы узнать из них, сколько могущественнее Тот, Кто сотворил их: ибо от величия красоты созданий познаётся Виновник бытия их. Впрочем, они меньше заслуживают порицания, ибо заблуждаются, может быть, ища Бога и желая найти Его: потому что, обращаясь к делам Его, они исследывают и убеждаются зрением, что всё видимое прекрасно. Но и они не извинительны: если они столько могли разуметь, что в состоянии были исследовать временный мир, то почему тотчас не обрели Господа его». (Премудрости Соломона, XIII, ст. 1-9).

– Ещё менее извинительны вы, учёные люди, – снова заметил Д. Л., обращаясь к председателю и докладчику. – Дикари – люди тёмные, дикие, что с них спросишь. А вот как вы, разумные люди, не можете понять, что мудрое создание создано мудрым, а не само явилось?

– Пожалуйста, без наставлений, – сердито оборвал Д. Л. председатель. – Верховный апостол Павел говорит, – продолжал Д. Л.: «Открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою. Ибо, что можно знать о Боге, явно для них: потому что Бог явил им, ибо невидимое Его, вечная сила и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы, так что они безответны» (Римл. I, 18-20).

– Одна пчёлка – пояснил Д. Л. – как ясно и как вразумительно свидетельствует о мудрой силе Божией. Что тут могут возразить безбожники? Они должны быть безответны, как говорит апостол. Веру в Бога не дикари выдумали, она существует от начала мира. В душе человеческой она заложена с самого зачатия, как, вот, в семени дерева всё дано: и ствол, и корень, и ветки, и плоды, – так и в человеке, в самом зародыше его, заложены Богом: и форма тела, и разум, и чувства, и вера. Но как дерево может вырасти кривым, худосочным, больным, бесплодным,

это зависит от почвы, климата, ухода за ним и от многих других обстоятельств, так и человек может вырасти уродливым, глупым и безверным, это зависит от воспитания и от своей воли. Бог наградил человека разумом и волей: и он может выбирать себе, что ему хочется, или дурное или доброе.

18. Самоуглубление докладчика.

Пока Д. Л. развивал эти мысли перед председателем, в это время докладчик, погрузившись в свои мысли, почти бессознательно отошёл от кафедры и уселся поодаль от неё. Он был человек впечатлительный и восприимчивый, с горячим сердцем и живым умом. Но, к его несчастью, он получил воспитание и образование однобокое. Он много прочитал книг во научным и иным вопросам, но начитанность его была односторонняя. Он страстно поверил в дарвинистическую теорию и с её точки зрения все явления природы ему казались ясными и простыми. Всё в мире развивается по естественным законам, всё приспособляется и совершенствуется: приобретенные одним поколением животных какиенибудь особенности передаются по наследству потомству, а это в свою очередь совершенствует полученные способности, приобретает вместе с тем новые и затем передаёт их своему потомству, с которым происходит то же самое. Итак, в мире всё развивается и совершенствуется; Таким путём, именно путём наследования приобретенных усовершенствований, развились и пчёлы и дошли до столь удивительного состояния.

Дарвинистическая теория была для Матюнина до тех пор безошибочной и всё объясняющей, пока не озадачил его простой вопрос простого мужика.

Вопрос этот в корне уничтожил его понятия. Всё, как будто, можно было легко объяснять, Но объяснить дарвинизмом или ламаркизмом, способности и работу пчёл? Ведь среди них существует распределение труда: одни пчёлы строят гнёзда, носят мёд, другие охраняют улей, третьи исполняют обязанности мусорщиков, выбрасывают из улья трупы, сор и посторонние предметы; матка пчелиная только царствует и кладёт яйца, трутни ничего не делают, они лишь поедают мёд. Все сии – очень разнообразные занятия – объясняются весьма разнообразными способностями. Каким же путём получаются эти способности? Кто даёт их пчёлам? От матки они их не могли получить, потому что она их не имеет, от трутней тем более, ибо они мало того, что не имеют пчелиных способностей, но сами развиваются из неоплодотворённых яиц. Что от волка рождается волк со всеми волчьими привычками, а от овечки происходит овечка с овечьим характером – это просто и понятно. Что из семени берёзы вырастает берёза, а из горохового – горох, это тоже естественно и понятно. Волк и овечка передают своему потомству то, что имеют в своей природе, а также и растения дают только такие ростки и плоды, которые свойственны их природе, или привиты им искусственным способом. Но если бы от волка родился волчонок с способностями какойнибудь птицы и стал бы летать как орёл, и петь, как соловей – ведь это было бы величайшим чудом. Или из берёзового семени выросли бы розы или хризантемы, – разве это было бы не чудом? И разве эти чудеса не разрушили бы до основания теории дарвинизма и ламаркизма? А ведь пчёлы и проявляют именно эти чудеса, необъяснимые никакими естественными теориями. Пчёлы имеют такие чудотворные. способности и получают их столь загадочно и совершенно необъяснимым, ни с какой естественной точки зрения, путём, что нельзя не видеть здесь участия какой-то сверхъестественной, разумной силы, «Да, эта сила есть, – сказал Матюнин, – её отрицать никак нельзя». При чём эта сила столь разумная, что самому развитому уму её не постигнуть; да не только её самых обычных дел не постигнуть, ну, хотя бы способности пчелы. А таких чудес в необъятной вселенной миллионы. В сравнении с ними пчёлы со всей их мудростью – только капля великого океана.

19. Схватка Лукича с председателем.

Матюнин всё больше и больше углублялся по этому вопросу. Он в такой степени сосредоточился на нём, что совсем не замечал, что происходит вокруг него, – не слышал он завязавшегося разговора между Д. Л. и председателем Альтшуллером. А разговор этот представлял не меньший интерес чем вопросы Д. Л. о пчёлах, совпадая по своему содержанию с размышлениями Матюнина. Д. Л. оставил уже пчёл, он считал вопрос о них достаточно выясненным и перешёл к вопросу о птицах…

– Вот ты мне разъясни, – спрашивал он председателя, – кто научил птиц делать перелёты: улетают они из наших холодных стран в тёплые страны, летят тысячи вёрст через поля, леса, горы и моря и не сбиваются с дороги и опять на лето возвращаются к нам и находят свои прежние гнёзда. Кто, вот, им указывает дорогу?

– Это они делают по привычке, – ответил председатель. – Вам уже было разъяснено докладчиком, что привычки передаются по наследству. Многие тысячи лет назад привыкли птицы летать по известному пути, и привычка эта стала уже инстинктом, который и передаётся наследственным способом в самой природе птиц.

– Ну, милый мой, это ты говоришь не дело, – возразил Д. Л. Он после удачных вопросов о пчёлах возымел смелость не только расспрашивать своих «учёных» собеседников, но и возражать им и критиковать их ответы.

– Я вот, – разъяснил он председателю – уже пятьдесят лет привык ходить и каждый день хожу, надеюсь и до самой смерти ходить. А родись от меня сын или дочь, они не сразу станут ходить: год, а то два, бывает и больше, их учить надо ходить. А ведь и отец мой ходил всю жизнь, и дед и прадед, и до самого начальника человеческого рода все ходили всю жизнь и целые тысячелетия; однако, эта привычка не передаётся с рождением, каждого ребёнка приходится снова учить ходить. А, вот, цыплёнок, как только вылупится из яйца, сейчас уже и бегает, а утёнок – так тот даже поплывёт. Никто их этому не учит, сами они и бегают и плавают. А мы, вот, разумные люди, не можем передать в рождении своей привычки детям: чтобы им, как только родились, так сейчас же и бегать, как цыплята. Наши ведь предки побольше-то курицы ходили и бегали. Почитай-ка Библию, ты там увидишь по сколько лет жили наши предки и все ходили: Иаред жил 962 года а Мафусаил – 969 лет. Если бы курицы жили столько лет, так, мне думается, даже яйца их стали бы бегать.

Публика захохотала при этих словах. Даже серьёзный председатель засмеялся.

– Что, милый мой, смеёшься, – упрекнул его Д. Л. – это ведь по твоему учению выходит так. Вот, ты мне и объясни: почему это человек никак не может родиться с готовой привычкой ходить и бегать, как цыплёнок, хотя его предки ходили много тысячелетий, а птицы только раз за всю жизнь прилетят из тёплых стран в холодные, а уже дети их знают дорогу в тёплые места и летят впереди старых птиц без всяких указаний и без всякой выучки и обратно возвращаются в холодные страны также без всяких указаний? Почему это? Кто руководит ими? Какая сила указывает им дорогу?

– Такова природа их – только это и сумел ответить Альтшуллер.

20. О природе птиц.

– Так кто же дал им такую умственную природу, какой даже человек не имеет? Ты, вот, и учёный человек, а пожалуй в нашей деревне запутаешься без провожатого. Птицы же ещё и до году не доросли, а уж знают дорогу в далёкие страны: летят тысячи вёрст через леса и пустыни, через горы и моря и не сбиваются с дороги. Что ещё удивительнее: возвращаясь обратно в старые места, они находят свои гнёзда. Разве человек может это сделать?

Он и с планами, и с картами, и со всеми указаниями путается в дороге. Посади-ка тебя на аэроплан, ты не знал бы куда и лететь. А птичка маленькая, у которой головка с напёрсточек, поднимается и летит, и знает, куда летит. Кто же научил её этой мудрости? Разъясни ты мне, ради Бога, дорогой мой?

– Я уже сказал Вам, что природа наделила птиц такой способностью, – не совсем уверенно и с некоторым раздражением ответил Альтшуллер.

– Природа! Природа! – укоризненно покачал головой Д. Л. – у вас всё природа, да привычка. Так, стало быть, природа – умное существо, если она научила птиц такой мудрости, какой не обладают даже учёные люди?

Альтшуллер не знал, что ответить на этот вопрос. Как раньше Матюнина, так теперь и его, Д. Л. загнал в тупик. Председатель решил вырваться из этого тупика при помощи председательской власти.

– Что вы всё со своими пчёлами и птицами весь вечер возитесь, – почти закричал он сердито на Д-на Л-ча. – Говорите по докладу. Других вопросов я, как председатель собрания, не могу допустить!

21. Волнение публики.

Такое категорическое заявление Альтшуллера взбудоражило публику. Она опять заволновалась, как море в бурную погоду. Товарищи коммунисты давно уже покинули эстраду. На возвышении, близ кафедры, одиноко стоял председатель, а вдали от него сидел, погружённый в свои мысли, докладчик. Публика шумно требовала ответа на поставленный вопрос.

– Отвечайте! Отвечайте на вопрос! – неслись настойчивые крики из публики.

– А, попались, безбожники, в мешок. Не вырваться вам теперь из него, – кто-то угрожающе крикнул из первых рядов.

Безбожие, посеянное коммунистами в деревне Покровской, до такой степени опротивело и омерзело всем благоразумным жителям деревни своим бесстыдством и наглым торжеством, своей неудержимой назойливостью и кощунственным издевательством, что публика искренно радовалась его посрамлению и провалу на настоящем собрании. Она не могла сдержать своих порывов и ликующих чувств. А безбожие, что ядовитая змея уже поражённое, раздавленное, всё ещё шевелилось и пряталось в нору недобитым. Нужно совершенно уничтожить этого врага, опасного и коварного, низкого и подлого, и публика держала его за хвост, не давая ему ускользнуть куда-нибудь.

– Одного нажалили пчёлы, так ушёл уже, – слышалось из шумящей и волнующейся публики, –а другого птицы заклевали, так удирать собирается. Нет, не пустим! Отвечай!!!

– Отвечай! Отвеч-а-а-й!!! – сотня голосов вторили этому голосу.

Председатель, стоя у кафедры, что-то кричал во всё горло и размахивал руками. Но его никто не слышал за шумом публики. В этот момент подошёл к кафедре Матюнин. Сильные крики публики и председателя вывели его из глубокого раздумья. Он очнулся и с удивлением глядел на разбушевавшихся слушателей, соображая, что случилось. Появление его у кафедры сразу успокоило публику, она смолкла и вся превратилась во внимание. Председатель что-то разъяснял докладчику, волнуясь и жестикулируя. На кафедре докладчик опять стал на прежнюю дорогу коммунистическая агитатора. Он приободрился и почувствовал в себе силы, чтобы дать ответ на вопросы своего собеседника.

22. Кто умнее: природа или человек.

– Вы хотите знать: умна ли природа? – обратился он с обычной у него вежливостью к Д-ну Л-чу.

– Я должен сказать, что природа, какой мы её знаем, не имеет ума, такого ума, каким обладает человек. Мы имеем сознание, мы знаем свои поступки, знаем, что мы делаем, мы размышляем, рассуждаем, решаем и меняем свои решения. Всё это доказывает, что мы сознательные, разумные существа. Природа же ничего подобного не имеет: она не рассуждает, не размышляет, она не сознаёт, что делает. Природа – бессознательна. Наш социалистический знаменитый философ, Иосиф Дицген, писал: «ни в беге звёзд, ни в яйце кукушки, ни в других проявлениях природы нет сознания». Природа – слепа. Вот ответ на Ваш вопрос.

– Спаси тебя, Господи, за твой ответ, – сказал на это Д. Л. и поставил новый вопрос:

– Значит, человек умнее, природы?

– Конечно, – уверенно ответил Матюнин. – Человек мыслит, он – разумное существо, он подчиняет себе природу, заставляет её работать на себя. А природа слепая материя и бессознательное движение.

– Скажи же мне, пожалуйста, дорогой мой, – опять новый вопрос поставил Д. Л., – может ли человек, такое умное и сознательное существо сделать, например, такую машину, которая говорила бы, как человек, как, вот, мы с тобой говорим?

– Не только может, – улыбаясь, ответил докладчик, – но уже это сделал. Разве вы не знаете, что давно уже существуют машины говорящие и поющие: фонографы, граммофоны.

– Я не о таких машинах спрашиваю. Граммофоны я слышал, Это не они говорят, а человек говорит и поёт через них. Вот, как например, гармонист выигрывает какую-нибудь песню. И в граммофоны слышишь какогонибудь артиста или оратора. Сам граммофон от себя ничего не может сказать. Это – мёртвая машина. А я спрашиваю: может ли человек сделать живую, умственную машину, чтобы она сама думала, как думает и говорит человек?

– Подь-ка сюда, Трофимушка, – вдруг обратился Д. Л. к сидевшему неподалеку от возвышения мальчику лет десяти. Тот подошёл. – Вот, видишь этого мальчика, – обратился Д. Л. к Матюину, гладя по головке бойкого мальчишку, – отец у него глухонемой, а сыночек, вот, вышел резвый, речистый, смышлёный. Глухонемая привычка отца не перешла к нему.

Д. Л. задал несколько вопросов Трофимушке; тот отвечал бойко и толково.

– Вот, видишь, – опять обратился ка Матюнину Д. Л., – какого смышлёного ребёнка создала, по-вашему, природа, слепая, как ты говоришь, и глупая. А может ли человек, – спрашиваю, – сделать такую машину живую и умственную, как этот мальчик? Ведь, человек, как ты объяснил, разумнее природы. Да это же пишет и ваш философ Есель Цицкин.

– Иосиф Дицген, – внушительно и строго поправил Д-на Л-ча председатель, успевший уже успокоиться после криков и волнений.

Увлекающийся Матюнин не сразу понял, в какую западню поймал его этот неучёный мужик, Демьян, и на его вопрос быстро ответил: – Наука весьма успешно развивается и делает человека с каждым открытием более сильным, более могущественным, более знающим. То, что казалось ещё недавно невозможным, неосуществимым, теперь стало обычным явлением. Если бы наши предки воскресли сейчас, то им показался бы наш век чудесным. Мы теперь разговариваем за сотни вёрст, плаваем под водою, летаем по воздуху, имеем всевозможнейшие машины, необычайно сложные и хитроумные. Уже есть машины пишущие, читающие, считающие. Нужно верить, что скоро наступит время, когда наука будет создавать живые существа, самостоятельно рассуждающие и от себя говорящие, по своему желанию.

– Вот, будет хорошо-то: пошёл на фабрику и заказал детей, сколько хочешь и каких хочешь. А пчёлок не будут делать? – спросил Д Л. докладчика иронически. Но тот убеждённо ответил:

– Наука до всего может дойти, будут и пчёлы искусственные.

– Почему же она теперь не может этого сделать?

– Теперь ещё не дошёл человек до такого совершенства.

– А глупая природа дошла? – поставил Д. Л. роковой вопрос. – Кто же из них умнее?

Только теперь Матюнин догадался, в какое безвыходное положение загнал его совопросник. Он обдумывал, что ответить на поставленный вопрос, ведь на самом деле оказалось, что природа умнее человека. Она уже миллионы лет производит то, до чего человёк не дошёл ещё и теперь, несмотря на блестящее развитие научных знаний. Человек не может ещё создать какой-нибудь козявки, даже простой былинки, а природа создаёт самих людей, – наиболее совершенное существо из всего животного мира.

Что же это означало бы? Как бы в ответ на эти мысли Матюнина, Д. Л.

пользуясь молчанием докладчика, продолжал говорить:

23. Вопросы до точки доведенные.

– Ты, милый мой, уже разъяснил мне, что пчёлы тысячи лет существуют и знают своё мудрое занятие. Да ещё какое мудрое, какого никто из людей не знает и не может сделать!

– Опять за пчёл взялся – с досадой проворчал председатель.

– А без тебя, – продолжал свою речь Д. Л., – я спрашивал председателя насчёт птичек: кто их научил весьма мудрому, прямо-таки чудотворному делу, как перелёт на целые тысячи вёрст, чего человек не может сделать?

Председатель ответил, что их природа научила такому мудрому делу.

– Я этого не говорил, – смущённо заявил Альтшуллер.

– Гово-ри-л! Гово-ри-л! – раздалось несколько голосов из публики. – Я вот, и добиваюсь, – продолжал Д. Л. совершенно спокойно, – кто же именно научил птиц такой мудрости: глупый кто, или разумный, зрячий или слепой?

– Вон, ведь, куда птички-то привели! – кто-то заметил среди публики. – Знамо, не даром он их спрашивает, – ответил другой голос. – Ай, да Лукич! Ума палата!

– До точки доводит. У него, брат, не вырвешься, – сказал ещё один голос из публики.

Демьян Лукич действительно до точки довёл свои вопросы. Матюнину оставалось или признать, что над природой существует какой-то Всемирный, Всезнающий и Всюдупроникающий Разум, т. е., признать, что существует Бог, или признать самую природу, рождающую пчёл, птиц и самого человека, такой разумной и мудрой, что самый учёный человек кажется перед ней ничтожеством со всеми своими познаниями и изобретениями, т. е. признать самую природу Всемогущим и Вездесущим Богом. Как ни вертись, а кого-то и где-то нужно признать Разумной Сознательной, Творящей Силой. Матюнин только что доказывал, что природа бессознательна и слепа, что она ниже разумного человека. Как же теперь отказаться от этого мнения? Неудобно и постыдно! Да если и откажешься, всё равно выхода нет: нужно признавать Бога в природе или над природой. Смущённо и значительно поколебленный в своих атеистических верованиях, Матюнин дал привычный, давно затверженный ответ, которому он в настоящий момент и сам уже не верил. – Я уже Вам объяснил, – сказал он Д-ну Л-чу, – что в природе всё постепенно развивается, совершенствуется, приспособляясь к существующим условиям. В природе идёт непрерывная борьба за существование. Она и создаёт у животных новые и полезные органы, необходимые для этой борьбы. Перелёт птиц относится именно к этой борьбе за существование. Птицы отлетают в теплые страны с той целью, чтобы не погибнуть на севере от сильных морозов, а также от прекращения на всю зиму пищевых продуктов. Птицы приспособились к этому ежегодному отлёту, привыкли к нему, и привычка стала уже прирождённым инстинктом. Теперь уже птицы повинуются ему безвольно и бессознательно. Вот вам мой ответ, я больше ничего не могу прибавить, -закончил Матюнин, точно извиняясь перед своим совопросником.

Демьяну Лукичу ничего не стоило опровергнуть этот ответ, да он уже и опроверг его, когда имел схватку с председателем собрания. Тогда он указал, что человеку после рождения всегда приходится учиться ходить, несмотря на то, что все его предки ходили целые тысячелетия, а цыплёнок вылупливается из яйца с готовой способностью бегать. От чего это человека не наградила этой способностью ни природа, ни борьба, а цыплёнка наградила? Альтшуллер не ответил на этот вопрос. Д. Л. мог бы снова поставить его уже Матюнину и этим сразу покончить е его ответом. Но он, по-видимому, не хотел .повторяться, а поэтому обратился к другому вопросу.

24. Целесообразность в природе.

– Слышал я эти разъяснения, – сказал Д. Л. – всё приспособления, да привычка, а разума так и нет. Но, вот, что ты разъясни, мой милый, нужны ли человеку глаза, когда он находится ещё в утробе матери?

Вопрос этот озадачил Матюнина. Он даже не знал, что ответить на него. Только подумав, он ответил, но неуверенно и с явным опасением, как бы опять не попасть в какую западню.

– Нужны, – невнятно и вполголоса сказал он.

– Зачем же они там ему нужны? Что он там ими рассматривает? Да и видит ли он там хоть что-нибудь?

– Ну, допустим, не нужны, – немного сконфузившись, поправился Матюнин.

– А если не нужны, то почему появились? К чему они там приспособились? Какая именно борьба в утробе матери их создала и развила?

– Да они нужны ему, когда он уже родится, – ответил Матюнин колеблясь и смущаясь.

– Так откуда же ребёнок знает, что ему глаза потребуются?

– Кто ему о том сказал? Я думаю, что он даже не знает, что есть какой-то другой мир. Да при том, как же у него глаза, – такой удивительный аппарат, – вырабатывается без борьбы, без привычки, без приспособления! И вырабатывается-то как: без употребления, в темноте. Это ведь чудо! Это всё равно, что научиться плавать без воды, дышать без воздуха, или научиться мыслить без мозга. Право чудо!

Публика так и ахнула от удивления. Снова послышались со стороны её одобряющие и похвальные голоса. Чем больше она слушала, тем ощутительнее убеждалась в мудрости Демьяна Лукича.

– Ну и мудрый мужик!

– Ай, да Лукич, молодец! Замотал совсем этих учёных, – всё чаще слышались подобные отзывы со стороны внимательно слушающей публики. А Д. Л. продолжал всё допрашивать докладчика, доводить его до последней точки.

– Скажи мне, пожалуйста, милый человек, – спрашивал он Матюнина, – разумная ли вещь глаза?

Матюнин даже обиделся на этот вопрос, ему показалось что Д. Л. в какуюто насмешку спрашивает, и ответил с гневом:

– Какой же дурак не знает, что глаза – удивительно разумная вещь.

Разумное устройство его поражает всех исследователей!

– А с какой целью он устроен? – снова спросил Д. Л

Этот вопрос тоже показался Матюнину насмешкой. Он даже не выдержал своей обычной вежливости и с раздражением сказал:

– Да что вы глупости спрашиваете, – говорите дело! А сам в это время невольно подумал: «не расставляет ли этот неучёный мужик еще какихлибо сетей»? Он всё же ответил на поставленный вопрос:

– Всякий знает, даже ребёнок, что глаза созданы с целью смотреть. – Правильно! – сказал ободряюще Д. Л. точно учитель похвалил ученика за удачный ответ. –Скажи же мне теперь: тот, кто создавал глаз, знал ли, с какой целью он его создаёт? Для какого дела его устраивает?

Вопрос этот своей неожиданностью смутил Матюнина, тем не менее он ответил на него смело:

– Знал.

– Правильно! – опять похвалил Д. Л. докладчика. – Но этот создатель глаз разумное существо или глупое, зрячее или слепое, сознательное или бессознательное?

25. Разумное Существо – Творец.

Не только ответы Матюнина оказались правильными, но и догадка его: не расставляет ли ему собеседник сети, оказалась неошибочной. Он, действительно, попал в сети, из которых уже выбраться никак нельзя. После того, как он сказал, что существо, создавшее глаза, знало, с какой целью их создает, признать это существо бессознательным было немыслимо Тот, кто знает, что он делает и с какой целью делает, разумеется, имеет сознание, а сознание не может быть без разума. Стало быть, это существо разумное и сознательное. Нельзя его, тем более, признать слепым, раз оно создаёт зрячий глаз. Оно, несомненно, зрячее, видящее существо. Вопрос Д. Л. был так ясен, так убедительно и просто обоснован, что на него можно было ответить только откровенным и совершенно неизбежным признанием, что существо, создавшее глаза – Разумное, Сознательное, Всезнающее и Всевидящее Существо. Матюнин вынужден был дать именно такой ответ.

– Да, глаза созданы, – ответил он, – разумной, сознательной и видящей силой.

– А может ли человек создать глаз? Самый, что ни на есть, учёнейший человек из учёнейших? Живой, конечно, глаз видящий, – пояснил свой вопрос Д. Л.

– Наука пока ещё не дошла до этого, – ответил Матюнин, – но когда-нибудь, может быть, будет она создавать и живые глаза. Глаза – это фотографический аппарат: также снимает виды и отпечатывает их в себе, – разъяснил Матюнин.

– Мудрёная вещь глаза, – заметил на это Д. Л., – ты, вот, закрой глаза и всё равно будешь видеть и этот зал, и публику, и меня. Я, вот, уже более десяти лет как не был в больших городах, а и сейчас вижу эти города, улицы, дома, словно там нахожусь сейчас. Вот, уже сорок лет прошло как скончалась моя родная мать, а я вижу её лицо и теперь, как наяву, вижу гроб, в котором она лежала и дом, где она умерла, и людей, что там были. Всё-всё вижу, как будто сию минуту предо мной всё это произошло. Прямо какое-то чудо творится в глазах или там где-то в голове. Слышу разговоры домашние. И всё сие – живое, движется, шумит, волнуется, плачет. Вижу даже слезы.

Д-н Л-ч сам едва не расплакался, две-три слезинки он смахнул с своих глаз. – Да, весьма удивительная вещь глаза, – продолжал восхищаться ими Д. Л. – И никто не знает, что там, внутри их, происходит, как это там сохраняются бесчисленные картины, будто бы в каком-нибудь, как там называется, музее что ли, или, вот, в теперешних кинематографах. Поставили картину и смотри, что на ней происходит, как на самом деле. Чудеса и только! А разрежь, вот, глаз, ничего там такого не найдёшь, никаких картин. Да и всю голову изрежь, все мозги пересмотри, в какую хочешь – увеличительную трубу, всё равно никаких там отпечатков не найдёшь. Это не фотография со стёклами, а что-то невидимое, непостижимое, чудотворное!

Д. Л. так увлёкся чудесностью глаз, что готов был без конца умиляться над ними. И Матюнин не останавливал его. Он даже был рад, что его собеседник так разговорился: авось он в своём увлечении забудет ставить ему свои коварные и роковые вопросы. Но Д. Л. хорошо знал, к чему он ведёт свою речь. Он её закончил вполне логическим вопросом:

– Так кто же разумнее: теперешняя ли наука, которая не только не может создать какого-нибудь своего глаза, но и в готовом-то понять ничего не может, или то Существо, которое создаёт этот чудный глаз?

26. Коле6ания Матюнина.

Матюнин прекрасно понимал, куда и к чему ведут неотразимые вопросы Д. Л. Они так просто, так убедительно доказывают существование Бога. И ответы Матюнина помогали тому же доказательству. Сам он почувствовал в душе какой-то перелом. Моментами он задумывался, моментами – смущался и колебался: то ему приходила мысль сбежать с собрания, то думал, не сказать ли прямо, что Бог действительно есть, но только Он непостижим для нас. Зачем идти против очевидной истины? То брали над ним верх его атеистическое воспитание и односторонность его образования, и он придумывал, что ответить своему собеседнику, чем отразить его настойчивые и прямые вопросы. Но, чем дальше развивалась беседа, тем отчётливее для него вырисовывался путь к признанию Бога. В голове его даже мелькнула мысль: «и большая же это глупость – безбожие. Оно противоприродно, противоестественно и неумно… какая-то оголённая, мёртвая и страшная пустыня или чёрная бездна, без смысла, без цели, без каких бы то ни было основ. Это ужасающая и убийственная пустота, и больше ничего». И он приходил в содрогание от этой безумной пустоты. На последний вопрос Д. Л. он ответил уже с некоторым проблеском веры:

– Да, это Существо разумнее науки.

– Так кто же оно такое? – в упор поставил Д. Л. сам собой вытекающий вопрос.

Матюнин колебался, в нём боролось два чувства: чувство только что народившейся веры и самолюбие, укоренившееся в нём продолжительными атеистическими выступлениями и его неоднократными удачами. Он не мог сразу порвать все те нити с безбожием. Благодать Божия ещё не коснулась его сердца. С смущением и колеблясь он ответил:

– Это – таинственная и непознаваемая сила в природе. – Собственно, это уже было признанием Бога. Ведь Матюнин ещё до этого согласился, что это не слепая сила, а зрячая, разумная, сознательная. Кто же это, как не Бог Всемогущий, Всёзнающий, Вездесущий и Непостижимый?

27. Бегство председателя с диспута.

Председатель, неспокойно следивший за вопросами Д. Л. и ответами на них докладчика, так и понял последний ответ Матюнина. Он поспешил объявить собрание закрытым.

– Собрание объявляю закрытым, – провозгласил он с волнением и злостью.

Но собрание и не думало расходиться. Не трогался с места и Матюнин. Демьян же Лукич запротестовал против закрытия собрания. Он имел ещё неисчерпаемый запас вопросов, которыми надеялся совершенно убедить безбожников в существовании Бога. Однако Альтшуллер стоял на своём и требовал от собрания разойтись. Тогда запротестовала и публика. Одни из слушателей бурно требовали продолжения беседы, другие предлагали, в виду позднего времени, назначить на завтра другую беседу. В зале стоял шум и крик. Но это не смутило упрямого председателя. Он решительно заявил:

– Ни завтра, ни сегодня не будет собрания! Именем законной государственной власти требую от всех граждан покинуть немедленно собрание! В противном случае я вынужден буду прибегнуть к насильственным мерам.

Выпалив эту угрозу крикливо и с пеной у рта, Альтшуллер тут же на возвышении напялил на себя шубу и шапку и вышел из помещения запасным выходом.

Крайне возмутившись сим поступком Альтшуллера, публика ещё больше заволновалась и зашумела. Многие начали припоминать, как этот же самый Альтшуллер, пришлый властелин, в прошлом году насильно загонял на митинги местных жителей и заставлял их выслушивать гнусные издевательства над христианством и всякую брань вообще на религию. Священники были приводимы на собрание даже под конвоем. Никто не смел тогда и возразить сим насильникам: всех бы таких возражателей на месте уложили. И без того сколько было расстреляно в то время мирных жителей деревенских за то только, что они возмущались кощунствами и надругательствами наглых безбожников! Теперь же этот Альтшуллер разгоняет совершенно мирное собрание, в котором нет места ни кощунствам, ни ругательствам, ни насмешкам. Нахальный произвол этого представителя власти возмутил даже товарищей коммунистов.

Некоторые из них начали успокаивать публику:

– Не бойтесь, ничего не будет, – заявили они, – оставайтесь здесь. Пускай беседа продолжается.

Самим коммунистам интересно было дослушать до конца сию ещё небывалую и невиданную для них беседу, такую важную и серьёзную. Публика начала успокаиваться. Успокаивающим образом подействовало на неё и присутствие докладчика. Он так и не сошёл с кафедры. Ему казалось чрезвычайно конфузно бежать от своего собеседника. А закрытие собрания именно и было бегством. Кроме того он сам заинтересовался вопросами Д-на Л-ча, как человек впечатлительный, вдумчивый и одарённый. Вопросы сии заставляли его мысль работать, волноваться, углубляться. А то было для него желанной пищей.

28. Чудесная сложность организмов.

Как только публика успокоилась, собеседование тотчас же возобновилось. Д. Л. опять начал ставить вопросы.

– Вот, Вы всё говорите, что животные приспособляются к разным условиям, ведут борьбу с разными препятствиями и врагами и таким образом приобретают разные способности. Но скажи мне ради Бога: к чему же приспособляется зародыш в яйце? Растёт он там себе один, ни с кем не ведёт ни войны, ни борьбы, никто на него не нападает, а вылупится из яйца, смотришь: у него есть и ножки и крылышки, глазки и клюв – всё такое, что ему совсем не требовалось в его скорлупном жилище. Почему он знал, что ему всё то потребуется на свободе? Кто ему сказал о том? Что он -провидец какой или колдун? Откуда он узнал всю сию жизнь?

Матюнин ответил, что знал. Теперь он уже не задумывался над тем, как бы увильнуть от острых и прямых вопросов своего собеседника, не боялся уже и сетей его. Он прямо шёл на них. Однако, отвечал, хотя и без хитрости и уловок, во по заученному, на основании в школе приобретенных знаний, или вычитанных в однобокой литературе.

– Наука раскрыла и прочно установила, – разъяснял Матюнин в ответ на поставленный ему вопрос, – что каждое живое существо, будь то растение, или животное, или насекомое, состоит из многочисленных частичек, названных «клеточками». Как всё равно каменный дом состоит из кирпичей, и каменщики могут разобрать его по кирпичику, так учёные разбирают или разлагают каждое тело, каждый предмет. Эта работа учёных называется «анализом». Вот, для примера, возьмите ваш костюм, его можно разобрать или расшить по частям, отдельно получатся: полы, рукава, спинка, воротник, карманы и т. д. Но те части можно разобрать ещё по ниточке, а каждую ниточку можно ещё рассучить на самые тоненькие ниточки. И мы узнаем тогда, из каких частей, из какого материала и каким способом был составлен ваш костюм. То же самое можно сделать с любым предметом, с какой угодно вещью. Таким путём учёные исследовали природу и узнали, что растения и животные состоят из маленьких клеточек, столь маленьких, что их даже нельзя видеть простым глазом. Рассматривают их в особый прибор, состоящий из стекол, называемый «микроскоп». Он увеличивает рассматриваемую вещь во много раз, даже в несколько тысяч раз. В нём-то вот и видны хорошо те клеточки, зародышевые клеточки, из которых постепенно слагается и вырастает организм, растение или животное или насекомое и т. п. В той клеточке, всё равно, как в каком-нибудь плане, всё уже начерчено или нарисовано: и форма организма, и все его свойства, и качества, всё-всё! Даже запах растения уже дан в этой клеточке, а в человеческой зародышевой клеточке заложены уже даже характер и все способности человека.

И Д. Л., и публика с большим вниманием слушали разъяснения Матюнина, а он, точно желая порисоваться своими знаниями, всё подробнее и подробнее разъяснял сложность живых организмов.

– Знаете ли, – восклицал он, как мала человеческая зародышевая клеточка! В таком, например, ничтожном пространстве, какое занимает булавочная головка, тех клеточек может поместиться 500 миллионов – заметьте, – подчёркивал Матюнин, 500 миллионов! Легко это сказать. А что значит самом деле эта цифра? Всей жизни человеческой не хватит, чтобы её пересчитать по единице. В теперешней России насчитывается 150 миллионов жителей. Это очень большое количество. А 500 миллионов, ведь, в 3 раза больше этого количества, больше трёх наших государств вмещаются в тех пятистах миллионов клеточек. Но все эти пятьсот миллионов клеточек занимают вот такое маленькое место, какое занимает, вот, эта головка булавки!

Матюнин при этом показал публике обыкновенную булавку, пришпиленную к галстуку. Ему, по-видимому, очень хотелось, чтобы публика поняла, хотя приблизительно, как чрезвычайно мала зародышевая клеточка человека и что она в себе заключает.

– Можете ли себе представить, – восклицал он, – как мала та клеточка, из которой вырастает человек! Но в ней нарисован уже весь человек со всеми своими членами и органами: сердцем, лёгкими, желудком, с руками, ногами, со всеми чувствами, способностями, талантами, со всеми наследственными чертами своего племени и рода, со всеми чертами и особенностями, с которыми мы видим взрослого человека!!! – Так это же чудо! – не выдержав, в восторге воскликнул Д. Л. – Не чудо это,—возразил Матюнин, – а естественный рост всякого организма. Нужно ещё знать, что зародышевая клеточка человека, которую принято в науке называть «сперматозоидом», состоит из многочисленных соединений разных частей. Соединения те называются молекулами. Так вот этих молекул заключается в одном только сперматозоиде, т. е., в одной зародышевой клеточке человека, до 70. миллионов. А молекулы ещё делятся на атомы, а атомы на электроны. Вот, из какого прямо-таки невообразимого количества разнообразных частей состоит зародышевая клеточка человека Тут всё поразительно: не только это чудовищно громадное количество, но и такая поразительно бесконечно малая величина тех частичек. Ведь вы только подумайте, сколько их вмещается в таком крошечном объёме, как вот эта булавочная головка! (Матюнин опять показал на головку булавки, которую он держал в руках). Более 75 тысяч миллионов! Если бы возможно было одному человеку пересчитать те частицы, то ему потребовалось бы для того сотни тысяч лет! И все те частицы занимают определённое место, все нужны для постройки клеточки. Из клеточек же строится человеческий организм. И всякое тело строится из таких же клеточек.

29. Состав вещества. Элементы.

Слушая Матюнина, Д. Л. в изумлении только молитву Иисусову шептал, да повторял про себя слова св. псалмопевца: «вся премудростию сотворил еси». Рассказанное Матюниным ему казалось более удивительным, чем мудрость пчелы или чудесность птичьего перелёта. Как только Матюнин остановился, он нетерпеливо его спросил:

– А из какого же материала состоят все те клеточки и частицы?

– Из разного, – ответил Матюнин с самодовольством. – Все видимые нами предметы, или вещи, как хотите, назовите, состоят из различных соединений. Вот например, на какой-нибудь золотой вещи поставлена проба: есть вещь 56 пробы, 96 пробы и т. д. Это значит, что вещь состоит не из чистого золота, а в неё входят и другие какие-нибудь металлы: серебро, медь или олово. Или возьмите воздух. Он состоит из разных газов: кислорода, азота, аргона, гелия, неона и других газов. Взятые отдельно газы или металлы, без всякой примеси, чистые, называются в науке элементами – простым основным веществом. В живые клеточки организма входят следующие элементы: углерод, водород, кислород, азот, сера, фосфор, хлор, калий, магний, железо, сахар, крахмал и другие. Клеточки – это чрезвычайно сложное соединение всевозможных элементов.

– Ах, Господи Боже мой, как всё сие дивно! – в восторге воскликнул Д. Л. Он с таким увлечением слушал Матюнина, что, казалось, совсем забыл свои вопросы и свою беседу о Боге и слушал интересного лектора, как простой слушатель, а не собеседник. Но так только казалось. На самом деле Д. Л. хорошо помнил и свои вопросы и цель своей беседы. Мысли его усиленно работали и, как человек сообразительный, он быстро понял, что разъяснения Матюнина дают ему неожиданно новый ценный материал для его вопросов и выводов из них. После своего восторженного удивления перед разъясненной Матюниным сложностью клеточки, он сделал сейчас же заключение:

– Каждая клеточка оказывается чудесным зданием. Она всё равно что великолепный дом, построенный из разных материалов. Так, ведь, я заключаю, дорогой мой?

– Совершенно верно, – ответил Матюнин. Можно даже сказать, что клеточки сложнее, замысловатее, остроумнее самого что ни на есть, великолепного дворца.

Этого ответа и ждал Д. Л. После него он снова принялся за свой вопрос.

– Так кто же строит столь чудесные клеточки? Кто их архитектор? Кто строитель? – допытывался Д. Л.

30. Строитель клеточки.

Матюнин ответил на сей вопрос по заученному, с некоторой на этот раз оговоркой: не от своего имени ответил, а сослался на «некоторых учёных». – Некоторые учёные утверждают, – разъяснил он, – что как клеточка, так и весь организм –растения ли, животного или человека – строится механически и химически.

Чтобы этот ответ был ясен для простых слушателей, Матюнин счёл нужным разъяснить, что значит химически и механически.

– Бросьте, например, соль в воду или сахар, они там разойдутся, растворятся, помимо нашей воли. Сами они это сделают. Это и значит химически. А механически действуют, например, часы. Это, ведь, – механизм, состоящий из разных колёсиков, винтиков, пружины и т. д. Все эти части так распределены в часах, что часы сами идут как живые. Или возьмите мельницу – ветряную или водяную – устроены в ней жернова, крылья для ветра или колесо для воды. Подул ветер, и мельница пошла, или ударяет вода о колесо, и мельница работает. Работает сама, без нас, силами природы. Это – работа механическая. Так, вот, механически строятся и клеточки и организм.

Матюнин снова оговорился, что так объясняют «некоторые учёные». Повидимому, его самого не удовлетворяли эти объяснения. Неудовлетворительность этих ответов сразу же обнаружилась из расспросов Д-на Л-ча. Последний прежде всего заметил:

– Часы-то, милый мой, сделаны часовщиком и без пружины они не пойдут. Да и мельница не сама явилась на свет Божий, её кто-то построил. При том и построенная уже, она без ветра или воды сама не пойдёт. Кроме того требуется, чтобы кто-то заготовил зерно, привёз его, засыпал. Но мельница совсем пустяковая машина, никакой хитрости в ней нет. И то она сама не может явиться. Но клеточка, как ты разъяснил, милый мой, вещь очень остроумная и очень сложная. Я думаю, что её не смогут сделать все учёные люди всего мира. Как ты думаешь, дорогой мой?

– Да, – ответил Матюнин, – никакие попытки со стороны учёных в этом роде ни к чему не привели. Один учёный заявил, что создать клеточку также трудно, как живую лошадь.

– Так, вот, я спрашиваю: кто же это такой мудрый архитектор, который строит такую чудесную клеточку? Человеку, ты говорил, сотни тысячи лет нужно, чтобы только подсчитать сколько разных частей входит в эту клеточку. А сколько нужно ему времени, чтобы устроить такую хитроумную клеточку? А я думаю, что он и за миллионы лет не справится с таким делом. А вот, кто-то строит её и легко, и быстро, безошибочно и непрерывно изо дня в день, из века в век. Кто же это такой?

Если бы не прежние вопросы Д. Л. о пчёлах, птицах и глазах, то Матюнин сразу ответил бы, что сама природа создаёт клеточки. Но теперь, когда он доказывал, что природа – слепая и бессознательная материя, сослаться на неё нельзя было. Не только слепой, а весь зрячий мир учёных людей не может сделать такой клеточки. Кто же в самом деле её создаёт? Матюнин мог бы сразу указать на разумную творящую силу, как он уже и указывал на неё, когда вынудил его к этому Д. Л. своими вопросами о пчёлах и глазах. Мгновениями мысль эта, точно молния, озаряла его. Но брали над ним перевес укрепившаяся привычка и однобокое, в атеистическом направлении, образование. И он ответил по привычному:

– Сама клеточка строит себя.

– Как сама?! – удивился Д. Л. – Сама и материал подбирает? Сама и части распределяет? Да с чего же она начинает, когда её ещё нет на свете?! Ты что-то, милый мой, странное говоришь. Это всё равно, что сказать, я сам себя родил: вставил себе сердце, лёгкие, желудок, достал где-то кровь и пустил её по жилам, потом голову себе приправил, руки и ноги, и стал ходить. Но спрашивается, кто же я был тогда, когда у меня ещё не было ни сердца, ни печенки, ни селезёнки, ни кровинки, ни жил; не было ни головы, ни мозгов, ни рук, ни ног, ни тела? Меня же совсем не было! Кто же первый начал меня созидать? Так, ведь, и с клеткой дело обстоит. Когда ещё не было соединено этих 75-ти миллиардов частиц, из которых она состоит, клеточки ещё не было. Кто же начал соединять эти частицы? Кто стал подбирать для этой постройки нужный материал? Железо, жир, серу и еще какой-то материал, ты много ещё насчитал! Кто этот умный и опытный мастер? Заставь, вот, нас сделать эту постройку, мы в дураках окажемся, ничего мы не сделаем, хотя бы этого материалу нам навозили целые горы!

Ответ Матюнина до того удивил Д. Л., что он подумал: не в шутку ли сказал это Матюнин или он ума рехнулся. Д. Л. попытался вразумить даже его, как мало понимающего школьника.

– Мы, вот, знаем из какого материала состоит дом, знаем, сколько нужно кирпича, брёвен, плах, досок, дверей, окон, крючков, завес, гвоздей и проч. Свезём мы всё это в одно место и скажем: «ну, почтенный домик, всё для тебя готово, весь материал к твоим услугам, стройся теперь сам». Весь век прождёшь, а дом сам так и не состроится. Без мастеров, без плотников и столяров будет весь материал только гнить, да разваливаться. А, ведь, клеточка, сам же ты сказал, позамысловатее самого великолепного дворца. Да и материал-то ей никто ещё не привёз. Как же это она сама, когда её ещё нет, и материал заготовит? Ты чудеса какие-то, милый мой, рассказываешь. Но, вот, что ещё попробуем сделать: мы узнаем, какие краски и сколько их нужно, чтобы написать какую-нибудь картину, скажем, пожар Москвы. Все эти краски соберём в одно место, заготовим и полотно для картины и скажем: «ну, вот, милая картина, всё для тебя приготовлено, начинай строиться да смотри – не спутайся: чтобы непременно пожар Москвы вышел, а не хвост какой-нибудь собаки или старая метла покойного дворника». Что же вы думаете, так картина и появится, как вот эта клеточка?!

Демьян Лукич с таким жаром и задором выпалил всё это, что даже Матюнин, не вытерпев, рассмеялся. Смеялись и в публике многие. Неизвестно только было: смеялся ли Матюнин над своим ответом, который действительно был очень смешным, вернее сказать, очень глупым, если только не в насмешку он был сказан, или смеялся над горячностью своего собеседника, который с таким усердием доказывал, что ни дом, ни картина, ни что либо другое не могут сами себя создать, т. е., доказывал то, что всем хорошо известно и что никто оспаривать даже и не думал. Свои возражения Д. Л. закончил новым вопросом:

31. Планы и законы в природе.

– А что, клеточка эта, строится по какому-либо плану или как попало, как случится?

– По плану, конечно, – ответил Матюнин совершенно серьёзно, – иначе ничего не вышло бы: без плана ничто не существовало бы в мире, всё было бы хаосом, беспорядком, нелепой кучей, без смысла, без цели. А в клеточке есть цель и намерение, заранее предустановленные. Мы решительно знаем что из клеточки человека выйдет непременно человек, а не дерево и не корова, а из клеточки розы вырастет именно роза, а не яблоня и т. п. В природе существуют строгие законы и предначертания, по которым и создаётся весь мир со всеми своими явлениями.

– А разумные ли эти законы и планы? – нетерпеливо спросил Д. Л. Ему стало казаться, что Матюнин что-то хитрит, куда-то его заводит, хочет чемто запутать его, неучёного мужика. А между тем Матюнин именно теперь давал ответы без всякого лукавства, Он всё глубже и основательнее убеждался в существовании во вселенной Всемогущей Разумной Силы. И в его голове всё сильнее и всё настойчивее звучал вопрос: что же это за сила? И как бы в ответ на этот вопрос какое-то внутреннее чувство шептало ему: «Бог есть, без Него ничего нет и быть не может. Он – Источник разлитого по всему миру разума. Он – Начало и Творец жизни».

В каждом человеке есть религиозное чувство, но у атеистов оно подавлено, засыпано разным мусором, точно искра пеплом. Но сдуйте пепел, и искра обнаружится; подуйте на неё, и она может превратиться в яркий пламень. Беседа Д. Л. оказалась для Матюнина именно таким дуновением, она обнаружила в нём засыпанную, тлеющую искру религиозности. И чем дальше развивалась беседа, тем чаще воспламенялась эта искра, тем теплее она согревала душу Матюнина. Он чувствовал эту теплоту и был поэтому совершенно спокоен. На последний вопрос своего собеседника он уже ответил не колеблясь, как раньше отвечал ему на подобные же вопросы, а уверенно, твердо.

– План всего мироздания и все законы, управляющие вселенной, и все явления природы весьма разумны! Этого никто не станет отрицать. Кто же решится сказать, что, например, клеточки организмов созидаются неразумно или что дан им план бестолковый, глупый?! Весь учёный мир приходит в восхищение и в изумление от сложности чудесной постройки клеточки.

Матюнин мог бы на этом разъяснении остановиться. Оно давало вполне ясный и определённый ответ на вопрос Д-на Л. Тот уже и рот открыл, чтобы поставить новый вопрос, доводящий до последней точки, до конечного вывода, что разумные законы и разумные планы могли быть даны только Разумным Существом, а не слепой или бессознательной силой. Но Матюнин, к удивлению Д. Л., не остановился, а продолжал:

32. Постройка организмов.

– Но ещё удивительнее создание живого организма. Клеточки в нём так распределяются, что одни из них идут, например, в создании человеческого тела, на образование костей: тут должен был твердый материал, другие – на создание мозга, чрезвычайно остроумного и крайне запутанного аппарата, третьи – на устройство сердца, четвертые – на образование крови и т. д. И строитель организма никогда не ошибётся, он твёрдо знает, что и как нужно делать: сердце он не сделает твердым, как кость, и костей не построит такими мягкими, как тело. У него всё строится по точному плану, по твёрдо установленному распределению материала. Бывают, конечно, и уродливые организмы, но это вина не строителя его, а посторонних причин. Однако, с разными препятствиями этот строитель ведёт сильную борьбу и твёрдо прокладывает свою линию. Посмотрите, например, на криво выросшие деревья. Мешало им расти правильно какое-нибудь препятствие – колода какая-нибудь, соседнее дерево, сильные ветры, упавшие на молодые побеги предметы и т. п. Строитель дерева не останавливается перед этими преградами, не прекратит свою постройку. Он заставит выращиваемое дерево изогнуться, искривиться, как-нибудь обойти, обогнуть встретившееся препятствие, но идти всё дальше, расти всё больше. И только когда план будет доведен до конца, строитель оставит дальнейшую постройку. До облаков он не потянет дерево, у него нет для того плана. И человека он создаёт не выше леса стоячего, не толще слона ходячего. Строитель организма ограничен в своей работе, он может делать только до данному ему плану, по предписанным ему законам. Сам он не творец, а только исполнитель чужой воли, чужих предписаний.

– Так чьи же предписания он исполняет? – почти вскричал Д. Л. Он с изумлением слушал Матюнина и все вглядывался в него: не подменил ли его кто? Раза два он даже потёр свои глаза. С удивлением и с сдержанным дыханием слушала его и публика. И ей казалось, что Матюнин стал точно другим. А он всё продолжал свои разъяснения, точно увлечённый каким-то невидимым потоком. Новый вопрос Д-на Л-ча не мог его остановить. – Вот, вы давеча спрашивали: зачем это зародыш цыплёнка заготовляет ещё в скорлупе: и крылышки, и ножки, и головку, и клюв, и всё прочее? Кто ему сказал, что всё это ему пригодится? Откуда зародыш знает, что он вылупится из яйца и что ему понадобятся все эти члены? Как в каждом организме, так и у яиц есть свой строитель, который всё это делает по заранее данному ему плану Он так твёрдо за него держится, что, как бы вы на него ни влияли, не собьёте его с указанной ему дороги. Он скорее прекратит свою работу, совсем уйдет с неё, но не подчинится вашим требованиям. Попробуйте яйца утки положить под курицу, всё равно выйдут утята, а не цыплята. Из яйца ласточки непременно выйдет ласточка, а не воробей, а из воробьиного яйца выйдет непременно воробей, а не другая какая-нибудь птичка. Хотя для всех птиц требуется один и тот же материал, и яйца одних птиц очень похожи на яйца других птиц, но строитель их никогда не ошибётся в данных ему планах, как бы вы ни старались сбить его с этих планов. Если бы даже весь учёный мир всевозможными способами старался заставить строителя яйца, например, вороны, вывести курицу или коршуна, никакого успеха от этих стараний не было бы! Строитель яйца подчиняется не человеку, а высшей силе, давшей ему определённые законы и точно установленный план. Только в том случае, если в этом плане заложена возможность разнообразия, оно может произойти при изменении, например, климатических условий или почвы. А если в плане не дана эта возможность, то и влияние климата, почвы ничего не могут сделать. Дуб, например, или кедр на одной почве могут быть роскошными, многоплодными деревьями, а на другой – тощими, худосочными, какими-нибудь замухрышками бесплодными. Но всё же это будет дуб и кедр. Никакими усилиями, никакими условиями природы, ни климатом, ни почвой и ничем вы не заставите дуб, чтобы он, вместо жёлудей, давал яблоки или апельсины, а кедр плодил бы не орехи, а какие-нибудь ягоды. Данных природе законов и предписаний никто не может изменить с каким-то упоением воскликнул Матюнин.

– Кто же дал ей эти законы? – снова попробовал было Де-мьян Лукич остановить Матюнина. Но тот не остановился, а продолжал ещё с большим увлечением, точно он на самом деле попал в какое-то сильное и непреодолимое течение.

33. Строители семян.

– Есть свои строители и у семян, – ораторствовал Матюнин, – они спокойно в них пребывают, точно предавшись спячке. Но стоит только посадить семена в соответствующую почву, как начинается в них планомерная, очень разумная и целесообразная работа их строителей. Ни один из них не даст промаху в данной ему задаче: строитель, например, репы не собьётся на горох или фасоль, но непременно репу выведет, может быть, тощую, плохую, это зависит от почвы, т. е., от строительного материла, – но всё же репу. А строитель подсолнуха непременно вырастит подсолнух, а не капусту или что-нибудь другое. Строители растений, овощей, плодов ведут упорную борьбу со всевозможными препятствиями, нарушающими правильность их работы и всеми силами стараются наладить нарушенный ход работы. Например, картофельное растение: оно состоит из двух этажей, – сверху земли растёт ботва, а внизу, в земле – клубни, которые собственно и называем картофелем. Если вы срежете ботву и этим нарушите план строителя картофельного растения, он немедленно примется опять выгонять ботву из нижнего этажа, т. е., из клубней. Если вы клубни заберёте, он начнет производить их из ботвы. Строитель не хочет примириться с вашими нарушениями и упорно продолжает свою работу. Строитель картофеля строго охраняет свои плоды даже тогда, когда они уже сорваны. Картофельный клубень (картошка) покрыт особой шелухой, которую образно называют мундиром.

Попробуйте срезать часть картофелины, через два-три дня вы увидите, что сорванная часть затянулась тонкой плёнкой-шелухой. Строитель, точно портной, шьёт одежду своему детищу, закрывает оголенную часть тела. Какими-то непостижимыми для нас способами он умеет из самой картофелины достать нужный ему материал и сшить из него заплату. Работает он, как разумное существо, понимающее, что нужно делать в том или ином случае.

– Чудо, да и только! – вполголоса произнёс Демьян Лукич.

– И таких чудес разлито по всему необъятному миру многое множество. Всюду они есть: и в мире растений, и в мире животных, и в мире насекомых, и в неодушевленной природе! Весь мир – сплошное чудо!

34. Новый преображённый Матюнин.

Демьян Лукич до того был озадачен речью Матюнина, что своим ушам не верил безбожник ли Матюнин сие говорит: ведь, это же – речь верующего человека, восторженно преклоняющегося пред разумностью и чудесностью созданного Богом мира! «Вся премудростию сотворил еси» шептали уста Дна Л-ча. Он даже не сразу нашёлся, о чём дальше спрашивать Матюнина. В большом недоумении была и публика. С напряжённым вниманием она слушала Матюнина и ясно видела, что это уже другой Матюнин, а не тот, который читал доклад на тему: «Откуда произошла вера в Бога» и доказывал, что её выдумали тёмные дикари. (Новый, преображённый Матюнин говорит совсем другое: он так ясно, так разумно, так убедительно доказывает, что весь мир всей своей разумностью, всей своей непостижимой чудесностью свидетельствует, что Бога никто не выдумал, а существует Он вечно, что Он Источник разума и чудес, Он – начало жизни. Весь мир ему повинуется, весь мир исполняет Его предписания).

Что же случилось такое с Матюниным? Видно, и он преклонился пред Господом Богом! Публика в каком-то оцепенении ждала, что дальше будет. Один безбожник, Альтшуллер, куда-то сбежал с своими угрозами, а другой Матюнин, по-видимому, отрёкся от своего безбожия.

Матюнин, действительно, стал уже иным. Он ясно сознавал всю безнадёжность безбожия, всю его ужасающую нелепость и безумие. Первый и неумолимый враг безбожия есть – разум. Подобно солнцу, уничтожающему своим ярким светом мрак и темноту, разум разбивает безбожие, как туман. Разумный человек не может быть безбожником. Второй враг безбожия – природа. Всеми своими законами, всей своей разумностью и чудесностью она ниспровергает безбожие, как чуждый и противный ей хаос, как бессмыслие и безобразие. Безбожие, то – ничто, то

– пустота, то – отрицание всего разумного, закономерного, целесообразного всего природного. естественного, отрицание самого бытия! Матюнин удивлялся самому себе, как он, человек разумный, мог быть безбожником! Безбожие – это слепота, и он именно в слепоте был. Теперь же она прошла и он стал верующим человеком. На новый вопрос Дна Л-ча: кто же именно создал столь удивительно разумный мир со всеми его несказанными чудесами, дивными законами, непостижимыми тайнами? Матюнин уже без всякого колебания ответил:

– Разумный мир создан Великим, Всемогущим Разумом. Разумное может быть и может происходить только от разумного, – пояснил он. – Это также очевидно, как то, что светлое происходит от светлого, а тёмное – от тёмного.

– Стало быть, Бог есть! – радостно воскликнул Д-н Л-ч.

– Да, есть! – как-то тихо, точно конфузясь или каясь в совершённом проступке, произнёс Матюнин.

35. Победа и торжество.

Демьян Лукич был охвачен такой радостью, что креститься стал и даже запел молитву Святому Духу: «Царю Небесный». Её сейчас же подхватили передние ряды публики и, наконец, запела вся публика, поднявшись со своих мест. Сотни голосов звучно лились из верующих сердец и сливались в один мощный поток. Все были радостными, счастливыми, торжествующими победу над безбожием.

Но торжество это было нарушено появлением Альтшуллера с вооружённым отрядом С злобным лицом он кричал солдатам: «Стреляй!». Те взяли ружья на прицел, но не выстрелили. Хотя сии русские воины были полными рабами советской власти и распоряжение иноплеменника было для них непреложным законом, нарушение которого карается расстрелом, тем не менее они не решились убивать своих братьев и отцов, взносящих молитвы Богу. Собрание всё же было разогнано. Публика, напуганная появлением вооруженной силы, немедленно покинула школьное помещение. Вместе с нею вышел и Демьян Лукич. Опасаясь расправы, жители деревни Покровской скрыли его от розысков Альтшуллера. Матюнин же, как потом дошли слухи до них, был убит Альтшуллером по дороге из деревни Покровской в город, как изменник безбожию.

Долго и часто вспоминали покровчане беседу Демьяна Лукича, удивляясь его мудрости и знаниям.

Всюду-то он видит премудрость Божию. А мы, вот, слепые люди, не видим.

Под самым носом нашим творятся чудеса, а мы даже не замечаем их. Правду о нас Евангелие говорит: «огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат и не уразумеют сердцем» (Мтф. XIII, 15). Ни о пчёлах мы ничего не думали, ни о птицах, да даже на свои собственные глаза не обращали внимания. Никто из нас не догадывался, что во всяком творении есть свидетельство о Боге. Даже козявочка, даже ничтожная былинка носят на себе печать Божию.

Удивлялись покровчане и познаниям Матюнина.

За то он и поверовал в Бога, что много знал, отзывались они о нём. Они искренно сожалели о его смерти. Многие из них молились о нём Богу и кончину его считали мученической.

Все товарищи коммунисты после описанной беседы сбросили с себя безбожие, как нечисть какую. Вообще безбожие в деревне Покровской сгинуло после этого. О нём иногда только вспоминали, как о какой-то язве моровой.

КОНЕЦ